— Ну что вы! Это не горушка, а Балчуг! Знаете, некоторые ученые считают, что слово «Балчуг» происходит от славянского «балка» в значении «овраг». Но лично я придерживаюсь другой версии.

Женщина оживилась, раскраснелась, говорила торопливо, словно боялась, что Барон ее перебьет. А он и не думал встревать, откровенно любуясь ее восторженной увлеченностью.

— …Согласно этой версии, «балчуг» ассоциируется с русским словом «балчук» — «рыбный рынок». Которое, в свою очередь, возникло от тюркского «балык» — «рыба». Не случайно у нас, под самым Балчугом, вдоль берега озера тянется Рыбная слобода. Да, а рядом — Шемякина гора. Между прочим, на двух этих естественного происхождения холмах располагались древние городища еще домонгольского и княжеского времён. Представляете?

— С трудом.

— А вы постарайтесь, напрягите воображение. А вот тут вы были?

— Не помню. Боюсь, тоже как-то мимо.

— Ай-ай-ай! — Женщина посмотрела на Барона укоризненно, как на провинившегося школьника. — Придется по итогам сегодняшнего дня поставить вам двойку.

— Виноват. Каюсь. Будем исправлять. Да вот, пожалуй, прямо сейчас и… Это далеко от музея?

— У нас здесь всё недалеко.

— Простите за нескромность, но… А вы не согласились бы выступить в роли экскурсовода? Если, конечно, у вас нет иных планов на сегодняшний вечер.

— Соглашусь, — просто, без традиционной в подобных случаях паузы на удивление, раздумье и кокетство, кивнула женщина.

Словно именно подобного предложения и ждала.

— Меня зовут Ирина.

— Ох! Ради бога, извините, — смущенно спохватился Барон. — Это я должен был представиться первым. Юрий.

Он протянул руку, и Ирина ответила одобряющим рукопожатием.

— Если хотите, можете оставить чемодан внизу. У меня есть свой ключ от входной двери. Так что на обратном пути вы сможете его забрать.

— Да ничего страшного. Я с ним уже сросся.

— Как хотите. Тогда идем?

— С удовольствием.

И двое одномоментно проникнувшихся взаимной симпатией людей направились через музейный зальчик к лестнице, ведущей на выход.

Всё это время наблюдавшая за их разговором очаровательная, тургеневского типажа Любовь спрыгнула с подоконника и двинулась следом. Но в дверях почти лоб в лоб и некстати столкнулась с Влюбленностью.

В случае с «антагонисткой» об очаровательности речи не шло. Длинный, как клюв, нос. Пухлые губы. Сильно выдающийся подбородок и угловатые скулы. Небрежно рассыпанные по плечам спутанные волосы. Большая отвислая грудь… Уродина? Нет, не совсем. Поскольку все вместе составляло страшную притягательность. Короче, Влюбленность походила на стервозную «зажигалку».

— Ты опять здесь?! А ну кыш! — цыкнула на нее Любовь. — Не видишь, занято?!

— Ути-пути, какие мы сегодня нервные. Тоже мне, нашла на кого пыл переводить! Да на этого уголовника хоть Зевс дуть будет — ничего в душе не шевельнется. Разве что пупка пониже.

— Это мы еще посмотрим!

— Да ладно, нагляделись уже. Не далее как в прошлые выходные. В тот раз — Любочка, теперь вот — Ирочка. Неважно, с кем и откель, — лишь бы в постель.

— Не передергивай. Здесь совсем другое.

— Мечты, мечты, где ваша сладость, — насмешливо прищурилась Влюбленность. — А ты, подруга, вообще в курсе, что этот твой Барон — из стремящихся?

— Я твоего жаргона никогда не понимала и знать не хочу.

— Ох, темнота! Разжевываю: он на вора в законе метит. А потому скоро снова сядет. А на зоне ему всяко не до тебя будет. Там из всех любовных развлечений разве что «петухи» да «Дунька Кулакова». А это не то что не твой — даже и не мой профиль. Я, конечно, уважаю смелые эксперименты, но не извращения.

— Пошлая ты. Пошлая и злая.

— А что делать, коли ты всю доброту себе хапнула! Что осталось, то осталось.

— А ты до хорошего еще ни разу никого не доводила. Минимум — нешуточная ссора.

— Так это людишки придумали, что от любви до ненависти один шаг. А вот нашей сестре доподлинно известно, что один шаг — он как раз от влюбленности до ненависти. Вот многие считают, что вроде бы ты — типа Всё. Но без обратной стороны луны, та всего лишь нарисована акварелью на бумаге.

— Ты на меня не наговаривай. Я не твоё второе я. Я — добро. А ты — зло, падший ангел.

— То есть, по-твоему, я демон? Ой, не могу! Это что, навроде дух печали?

— Серьезней.

— Черт с рогами, что ли?

— Без рогов.

— Ты ж слепа! Как разглядела-то? — расхохоталась Влюбленность. — Ладно, вернёмся к объекту. Отчасти соглашусь: он действительно не такой уж закоренелый циник, но это еще ничего не значит. Короче, понаблюдаем. За симптомами.

— Да, я — болезнь, но я не заразная.

— А ты на меня бочку не кати! Хочешь, справку из вендиспансера покажу? Я нынче чистая.

— Тьфу, гадость!

— Эт точно. За мной, как за фокусником, глаз да глаз. Ну да куда тебе, с твоими диоптриями?

* * *

В половине седьмого Коля Захаров с облегчением выгрузился на кругу конечной у Балтийского вокзала. Голодный, с изрядно намятыми в трамвайном вагоне боками, он выдвинулся в направлении улицы Шкапина, бормоча под нос всяко разные нехорошие слова в адрес Анденко.

Около часа назад тот разыскал его по телефону в недрах архива и, безапелляционно обвинив в дуракавалянии, приказал бросать все и срочно мчаться на Балты. Объяснять причину и иные подробности вызова не стал, сославшись на то обстоятельство, что за два дня до зарплаты каждая лишняя скормленная таксофону двушка — это не съеденные персонально им, временно обнищавшим инспектором Анденко, два куска хлеба.

При таких раскладах другой бы, окажись на месте Николая, послал товарища куда подальше. Но Захаров, к его несчастью, был существом деликатным. (Что само по себе в милицейских кругах редкость.) А потому, с сожалением прервав общение со Светланой и безо всякого сожаления отставив ненавистный ящичек с карточками альфонсов, Николай поехал на воссоединение с коллегой, сдуру воспользовавшись трамваем. Совершенно позабыв, что как раз в это время с работы на вокзал едут толпы работяг из числа жителей близлежащих пригородов Ораниенбаумского и Гатчинского направлений.

В озвученном дворе на Шкапина Захаров сыскал приятеля не сразу.

А обнаружив, осерчал еще сильнее, застав инспектора Анденко азартно сражающимся за доминошным столом в компании местных пенсионеров.