– Господи, я бы убил их всех… – стонал Артем.

– Пустое, дружище, – отозвался Павел, – если бы мы смогли надавать по задницам всем, кто виновен в наших несчастьях, мы бы неделю не смогли сидеть.

– Но я же не виноват, – возмущался Артем.

– А я тем более, – вздыхал Фельдман.

Он не помнил, как они отдали концы, просто отъехало утомленное сознание, и он при всем желании не смог бы вспомнить, кто и когда за ними пришел…

Все эти болезненные «хождения» туда-обратно начинали серьезно досаждать. Он очнулся на кровати, тоскливо уставился в пространство своей вместительной камеры. Невольно шевельнулся, когда пространство перекрыл надутый, важный, величественный, как дирижабль, Роман Ватяну. Мускулистые руки были скрещены на груди, он рассматривал лежащего и интересно молчал. Потом заговорил:

– Вы крепкий орешек, Артем Олегович. Вас трудно расколоть. Вы то ли глупец, то ли умный, то ли успешно совмещаете эти две ипостаси.

– Не надо меня колоть. Если дурак умен, значит, он из сказки. А я просто дурак. Жадный дурак, – прошептал Артем, приподнялся на одной руке и нанес на лицо специальное тупое выражение. Особо усердствовать не пришлось.

– Браво, – похвалил Ватяну, – вы сохранили добрую часть рассудка. Чего нельзя сказать о вашем приятеле.

– А что с ним? – встревожился Артем.

– Переутомился, – пожал плечами Ватяну, – слишком большая нагрузка на мозг. Не всем дано, знаете ли, пережить такое в трезвом уме и рассудке. Обычная депрессия, ничего страшного, крепкий мужчина должен выкарабкаться. Не переживайте за товарища, Артем Олегович, все будет нормально.

– Зачем вы это делаете?… – Артем скрипнул зубами. – Послушайте, как вас там… Что это было? – он нашел в себе силы твердо посмотреть Ватяну в глаза.

– О чем вы? – живо среагировал собеседник.

– Это место, где мы были… Или тоже померещилось? Похоже на музей. Картины странного содержания…

– А вы не знаете, что это такое? – Ватяну прищурился.

«Давай же, тупи, – подумал Артем, – вот он, критический миг».

– И дальше бы не знал, – буркнул он. – Я, конечно, любитель классической живописи – а то, что в ваших залах, безусловно, классическая живопись… если не грамотная имитация, увы, я не эксперт… но несколько непристойной тематики, не находите?

Ватяну рассмеялся.

– Не вам судить о пристойности тематики моей картинной галереи, уважаемый художник, – он перестал смеяться и пытливо воззрился на пленника, – ночь в музее прошла успешно. Не хотите ли поучаствовать в некоторых… скажем так, семинарах, молодой человек? У вас есть способности и задатки – что немаловажно для нашего дела. Никогда не пробовали познать самого себя? Открыть что-то новое в собственной вселенной? Проторить дорогу к новым знаниям? Надеюсь, вы понимаете, что здесь не секта? Вернее, не совсем секта в привычном отрицательном понимании этого слова?

– Я хочу всего лишь продать картину, многоуважаемый господин Ватяну, – вздохнул Артем. – Меня радуют только деньги. А все остальное меня пугает.

– Отдыхайте, Артем Олегович, – иезуитски улыбнулся посетитель, – с этой минуты вы считаетесь моим гостем. Вам и вашему другу – когда он придет в себя – не возбраняется гулять по замку… за исключением тех мест, где вам гулять возбраняется. Но далеко не уходите, договорились?

С этой минуты любая попытка пободрствовать в одиночку завершалась полным упадком сил и мертвым сном. Он очнулся, когда в помещение вволокся вооруженный ведром и шваброй Оскар, принялся, бубня под нос, протирать полы. Бубнил он на неведомом языке, но, судя по интонации и некоторым связкам, понятным без перевода, недовольство было вызвано тем, что начальство определило ему несвойственный фронт работ – вдали от родного подземелья. Притворившись спящим, Артем настороженно наблюдал за его перемещениями. Облегченно вздохнул, когда, гремя инвентарем, служитель удалился. Он начал дремать, но опять притащился Оскар, открыл дверь, забрал у кого-то поднос, опустил за порогом. Артем открыл глаза пошире: среди тарелок, крытых другими тарелками, характерно выделялся плоский сосуд – по-русски, мерзавчик – с резьбовой крышкой и аляповатой этикеткой.

– Пробуждайтесь, господин хороший, – брюзжал Оскар, – велено вас покормить, напоить и спать уложить – дабы, значит, вы были сыты, пьяны и высланы. Не волнуйтесь, экзотикой вас пичкать не собираются. Куропатка, капустка квашеная, свиные ребрышки…

– А в сосуде что? – Артем опустил ноги на пол. – Синильная кислота?

– Не кислота, – не меняя темпа, бормотал Оскар, – натуральный ямайский ром. Лично господин Ватяну просил вам передать со своего стола – со всяческими пожеланиями. Отличный аперитив – дразнит аппетит и способствует пищеварению.

– А ну, дай сюда, – он пристроил поднос на тумбочку, повертел бутылку, – крепость семьдесят градусов, надо же какие мы щедрые… – отвинтил крышку, сделал жадный глоток. Жгучая дрянь скрутила горло, перехватило дыхание, он закашлялся, голова закрутилась. – Нет уж, приятель, такую крепость мне сегодня не взять… – отставил бутылку, откинул голову…

Он смутно помнил, как очнулся, чего-то пожевал, сделал еще один глоток, чтобы почувствовать себя окончательно несчастным. В ушах гудело, как в раковине, когда ее прижимаешь к уху. Эхо кровотока по ушным сосудам, принимаемое некоторыми за рокот морского прибоя…

В третий раз он очнулся в полной темноте, когда к нему в койку запрыгнула дама. В этом замке имелась только одна дама, способная запрыгнуть к нему в койку. Именно она и оказалась. Он сжался в пружину, решив, что она собралась его задушить – в отместку за меткий удар. Но это был всего лишь дружеский эротический визит. Не будет женщина раздеваться, чтобы задушить мужчину…

– Ах, дорогой, как я по тебе соскучилась… – чертовски соблазнительное гладкое тельце прижалось к нему и сразу же взялось за деликатное дело. Тонкие пальчики забегали по его членам, как по клавишам фортепиано. Для порядка он немного поерзал, но быстро бросил это занятие. Аэлла знала кроватное ремесло, устоять против ее чар было невозможно. Он откинулся, решив занять принципиальную пассивную позицию. Она уже сидела на нем, сводя с ума своими прикосновениями. Куда девалась его одежда? Он заводился, дыхание срывалось…

– Милый, это совсем неплохо, а ты, оказывается, растерял не всю форму… О, да ты на пике спортивной формы… Давай же – быстрее, глубже, ловчее… – ей тоже нравилось сидеть на нем, она уже неслась вскачь, стуча по нему шпорами… – Потрясающе, милый, ради тебя я готова забыть про все обиды, про все на свете…

– Забудь, пожалуйста, и про меня, – выдохнул Артем.

Фраза была чудовищно некстати, но она расхохоталась как ненормальная, помчалась в галоп, вытрясая из него душу. «Натуральный суккуб», – в ужасе думал Артем, пытаясь усмирить ее напор. Но женщина извивалась в его руках, ее уносило, экстаз захлестывал…