Езда на велосипедах не входила в зону комфорта Ленни; пляжные променады его вообще не радовали; он не привык к спортивным занятиям, особенно на публике, и в особенности когда публика изобиловала губительно действующими на нервы соблазнительными особами в обтягивающих, блестящих нарядах и кроссовках, или серфингистками с рельефными мышцами и сидящими на бедрах шортами. Мало радости велосипедной езде добавляла и идея одновременной работы с диктофоном на улице, где сновали верткие торговцы, бродячие музыканты и полусонные нищие, а из общего потока высказываний Тимо казалось невозможным отфильтровать важные мысли от несущественных.

В общем, Ленни отчаянно хотелось вернуться в Нью-Йорк. Он мог бы отдать все что угодно, чтобы прямо сейчас пройтись по Вест-Сайду, находившемуся в трех кварталах от родительского дома и в шести кварталах от его детского сада, Вест-Сайду с шумом сирен, проникавшим в окно комнаты, с возможностью выйти и купить рогалик с копченой лососиной в угловой кулинарии, прежде чем отправиться в контору Тимо, где письменный стол стоял рядом с окном: там он обычно принимал телефонные звонки, закинув ноги на мусорную корзину, прятал в ящик пакет с черно-белым молочным печеньем, способным подкрепить силы во время многочасовых совещаний, проводимых Тимо по телефону.

Однако Тимо надумал на время переехать в Лос-Анджелес. Он сообщил о своем решении Ленни в прошлом месяце, проходя в свой угол, одетый – с болью вспомнил Ленни – в гидрокостюм, расстегнутый до талии. Как будто для Ленни пара пустяков сорваться из родного дома, сдать в субаренду квартиру, перетрясти шмотки на предмет выявления тех, что подходят климату Калифорнии, попытаться (безуспешно, опасался Ленни) забыть девушку, за которой он предположительно ухаживал, обменять жетоны на метро на эту колымагу: велосипед, загадочно названный Тимо «гибридом».

Когда Ленни спросил, зачем им понадобилось ехать в Лос-Анджелес, Тимо бросил на него пару изумленных взглядов.

– Ради экономической и творческой практичности, мой друг, – изрек он. – Клодетт снимается там в роли призрака, да и очередной сценарий не напишется сам по себе. Поэтому сейчас я еду туда, куда едет она. А куда еду я, туда едешь и ты. Если, конечно, не хочешь начать подыскивать себе замену. – Он усмехнулся и застегнул доверху молнию своего гидрокостюма. – Я собираюсь поплавать в Ист-ривер. Вернусь через час.

Тимо последнее время упорно совершенствовался в видах спорта, входящих в триатлон. Ленни объяснял это как-то вечером после ужина своей предполагаемой подружке. Он просто помешался на спорте после того, как Клодетт завоевала «Оскар» и ее начали приглашать в высокобюджетные студийные проекты.

– Видимо, – сообщил Ленни собеседнице, – таким способом Тимо пытается справиться со столь непредвиденными обстоятельствами их жизни. Клодетт соглашалась только на те роли, – поспешно добавил он, – которые не мешали ее проектам с Тимо. Разумеется, именно их совместной работе она действительно отдается всем сердцем.

И пока Клодетт участвовала в каких-то съемках, Тимо упражнялся в триатлоне по программе, известной по названием «Железный человек». Ленни уже наизусть знал все дистанции триатлона, но не стал перечислять их подруге: плавание – 3,8 километра, велосипед – 180 километров и бег – 42,2 километра.

– Так Тимо развлекается между проектами, – коротко сообщил Ленни девушке.

Они с Клодетт только что закончили фильм о жизни дочери с пожилым отцом, и теперь Тимо готовился к следующему – о компании друзей на похоронах, – тренируясь на триатлоновых дистанциях «Железного человека» в штате Аризона.

– Тимо не из тех людей, – пояснил Ленни девушке, – которым известно понятие «время простоя». Разумеется, эндорфины прочищают мозги, – добавил Ленни, сделав широкий круговой жест рукой с зажатым в ней винным бокалом, – подготавливая почву для нового витка творчества.

– Угу, понятно, – с легким сомнением произнесла девушка, явно намекая, что ей могут понадобиться некоторые доказательства на сей счет.

– А еще Тимо ведет переговоры об американском софинансировании будущего фильма, что является стимулирующим шагом, – с нарастающим отчаянием добавил Ленни, – поэтому так важно, чтобы мы помозолили глаза в Лос-Анджелесе.

Он прямо так и сказал: «мы». С глубокомысленным видом – как надеялся Ленни, – он облокотился на стол и подпер рукой подбородок.

Девушка вяло гоняла по тарелке листики салата, недоверчиво поглядывая исподлобья, как будто знала, что Ленни не светило – как он мечтал – быстрое повышение до помощника режиссера, и пока он прочно обосновался только на должности секретаря. Ах, это мимолетное множественное местоимение: так легко произносимое, но столь трудно достижимое.

– К тому же, – продолжил Ленни, – Клодетт тоже работает в Лос-Анджелесе, и следующие несколько месяцев мы…

При упоминании Клодетт девушка оживилась. Все обычно оживлялись, после «Оскара», после жареных фактов в прессе о ее капризах, демонстративных игнорированиях интервью, спорах с режиссерами, вспышках ярости, отказах отвечать на вопросы на пресс-конференциях. Клодетт, вероятно неосознанно, излишне осложняла себе жизнь. Ленни, разумеется, не стал бы никому говорить об этом, и менее всего этой девушке. Однако ему отчасти хотелось бы позвонить Клодетт, поговорить, объяснить, какие ему лично видятся перспективы в этом отношении. Он представлял себе, как, непринужденно болтая с ней по телефону, с легкостью объяснит: «Вам просто нужно придерживаться общепринятых правил. Или хотя бы сделать вид, что вы им следуете. Вам надо улыбаться перед камерами, избегать выходить из дома в экстравагантных нарядах, перестать сражаться с папарацци. Надо использовать их ради выгоды. Сыграть любезную даму. Мило и спокойно пообщаться. Тогда они прекратят за вами гоняться. Хорошие отзывы не подходят для скандальных страниц; тактичное поведение не котируется на рынке продаж».

И едва в ресторане зашла речь о Клодетт, визави Ленни, как ни странно, положила вилку и приосанились.

– А ты часто общаешься с ней? – склонившись к нему над столом, тихо, но взволнованно спросила девушка. – Какая она? Неужели такая ведьма, как все говорят?

Ленни помедлил, обдумывая варианты ответа. Признание в том, что он никогда не встречался с Клодетт, могло выставить его в крайне незначительном свете. С тех пор как он начал работать на Тимо, Клодетт почти все время отсутствовала, разъезжала по миру, либо снимаясь в разных странах, либо рекламируя фильмы. Она редко заходила в контору; пару раз она все-таки появилась там, но Ленни ни разу не повезло застать ее лично, он лишь улавливал в воздухе шлейф соблазнительных духов с явной примесью ароматов лайма, мускуса или розы. Один раз он обнаружил забытый шарф – похоже, из кашемира, темно-синего в белую клетку, и опять-таки с волнующим ароматом – и отдал боссу, а тот забросил его в шкаф с документами, где он провалялся несколько месяцев. Ленни, конечно, разговаривал с ней по телефону: мелодичное британское произношение, и между сигаретными затяжками небрежный вопрос: «Тимо на месте? Нет? Пожалуйста, не могли бы вы попросить его позвонить мне? Спасибо, Ленни». Она всегда обращалась к нему по имени, всегда помнила его имя. Чего, отнюдь, нельзя сказать о ее партнере.