– А ну, расступитесь. Вот бездари вы и есть. И идиоты, это тоже вы. Правильно она вас называет, ума бы вам хоть чайную ложку, не связались бы тогда с Клавкой нашей.

Бесцеремонно распихав свиту королевы, так что Архип и Серёжа чуть не свалились с крылечка, перил на котором не было, из домика вышла Августа, фея-крёстная. Шмыгнув длинным бородавчатым, свисающим как размороженная сосиска носом, она раскинула руки:

– Ну что, иди сюда, давай обнимемся, что ли? Мы же два года, почитай, не виделись, гулёна столичная.

Клавдия продолжала спускаться задом, нащупывая ступеньки, затравленно зыркая на крёстную. Её левая нога коснулась земли. Она приготовилась бежать. В спину что-то упёрлось. Королева медленно развернулась. Перед ней стояла неизвестно откуда взявшаяся ведьма Эмма. Улыбаясь и держа зонтик как шпагу.

Клавдия попыталась дёрнуться в сторону. Зонтик так быстро упёрся ей в грудь, что она не успела вздрогнуть. Кончик у него очень острый.

– Нет, – улыбнулась ведьма и покачала головой, – не стоит.

Клавдия сглотнула слюну так, как если бы целиком проглотила куриное яйцо.

– Клавка, ты Эммочку-то не зли! – крикнула с крыльца Августа. – Она нам с тобой не ровня, в Москве как-никак работает, а ты сама видела, что там за Вавилон. Она зонтик сейчас откроет, слово воробьиное скажет, и будешь всю жизнь гастарбайтерам на стойке кирпичи подносить. Или проткнёт тебя им, как пугало, чтобы не морочиться. Эммочка, правильно я излагаю?

– В общих чертах верно.

Эмма продолжала улыбаться. Любой сторонний наблюдатель легко мог заметить, что от превращения Клавдии в гастарбайтера навеки она сдерживается с трудом.

– Всё, надоела, хватит телиться, живо дуй наверх!

Августа притопнула по крыльцу, и ноги Клавдии сами понесли её в домик.

– А ты, чучело красноштанное, подосиновиком не прикидывайся. У подосиновиков шляпка красная, ножка белая, а у тебя наоборот. И не надо вставать на голову, не в твоём возрасте кувыркаться. Марш к себе в подземелье, с тобой потом разберёмся.

Серёжа даже не убежал, он растворился в лесу.

Свиту теперь уже дважды бывшей королевы фея-крёстная выгнала на улицу, сказав, что нечего всяким глупым сыроежкам пол исшоркивать там, где серьёзные феи разговаривают.

Бежать Нестор, Прокл и Архип не пытались, они сели на корточки возле лестницы, и мрачно молча смотрели куда-то в лес. Они, может, и побежали бы куда-нибудь, но Августа предупредила, что всякий, кто попробует залезть в «этот ваш курятник системы кочка, через который в Москву шастаете», превратится в жабу, причём заранее раздавленную. А бежать в фейскую деревню смысла нет никакого: там такой же лес, такие же домики, и так же заправляет всем фея-крёстная, ничуть не смущаясь наличием старосты.

В реквизированном домике, на лавках у стола, заставленного, кстати, всяческой вкуснятиной, сидели гномы и Янка. Они поглядывали на Клавдию поверх тарелок и продолжали хлебать гномий борщ с брусникой. За всю московскую эпопею они ели всего два раза, и ни разу – нормально. Сейчас отъедались. На диванчике, по бокам от Клавдии, расположились Митрофан, староста гномьей деревни, и Фест, мэр города лесных феев.

– Вот Митроша, а ты сомневался, – сказала Августа, закрывая дверь. – Что разгильдяи и шалопаи, я не спорю, – она потрепала гномов по головам, никого не пропустив, – однако же, что от них требовалось, исполнили. А теперь давайте посидим, покумекаем, как мы сестрам по серьгам раздавать будем.

* * *

Янка плакала. Как маленькая, размазывая кулаками слёзы, завывая и никого не стесняясь.

Плакала она по двум причинам.

Во-первых, от облегчения, что всё закончилось.

Клавдия поймана и обезврежена, и на ней, на Янке, уже не лежит ответственность за спасение целого мира, а то двух. Восемь глаз не будут на неё смотреть вопросительно при малейшем затруднении, а ей не придётся решать проблемы, от которых и взрослый бы побежал, в лучшем случае, в милицию, в худшем – сразу в дурдом, сдаваться.

Обезвреженная Клавдия сидела на диванчике между Фестом и Мирофаном. Когда её только усадили, она попыталась было вскочить, но Августа и Эмма одновременно глянули на неё так, что нижняя половина королевского тела распустилась в кисель, а верхняя, наоборот, одеревенела. Фея и ведьма посмотрели друг на друга и несколько смущённо откашлялись.

– Ишь, какая резвая. Ладно, давай ты колдуй, а то её разорвёт ещё, – буркнула крёстная.

Эмма ещё раз посмотрела на Клавдию, часто заморгав левым глазом. И дважды бывшая королева сейчас скорее лежала, чем сидела на диване, медуза медузой, свесив голову на бок и пуская слюни.

В домике запахло дымом. Это подручные раскиселенной феи, сидевшие возле крылечка на корточках, закурили принесённые из Москвы сигареты. Крёстная принюхалась, нахмурилась, вышла на крыльцо.

– А ну, пошли отсель! – крикнула она. – Сто шагов на север, к навозной куче, там воняйте. Месяца в Москве не прожили, – вздохнула она, поплотнее прикрыв за собой дверь, – а как испортились. Дымят, как драконы, сидят, словно под кустик «по большому» сходить пристроились. Довольна, твоё высочество? – обратилась крёстная к Клавдии.

Та в ответ выпустила ещё одну струйку слюны.

– Тьфу, паршивка! Дай тебе волю, всех так перепоганишь. А ты что никак не уймёшься? – повернулась она к Янке. – Радоваться надо, девочка. Супостатка, вона, кочумает, головку, как младенчик, не держит. Мы её теперь без присмотра не оставим. Один раз обманула она мою доброту, хватит, больше я ей не поверю. Свинопас у нас уже есть, Марк, первый советник её бывший. Получается, все руководящие посты заняты, – хихикнула Августа. – Ну, ничего, в помощники к нему определим, будет свинарник чистить. В свинстве ей самое место, пусть свиту себе из хрюшек набирает, а корону мы ей из картофельных очисток сделаем. Хватит реветь-то, глазищи красные, нос красный, на, вона, просморкайся, а то страшнее меня стала, – протянула крёстная лоскут, заменявший ей носовой платок.

* * *

– Мы же ничего не сде-а-а-ала-а-а-али! – разразилась Янка новыми рыданиями.

Это была вторая причина, по которой она плакала.

– Чего вы ещё не сделали? – удивилась Августа.

Янка высморкалась так громко, что Эмма поморщилась. Она отобрала у Янки клетчатый лоскут, достала из сумки белый кружевной платочек, пахнущий духами, промокнула ей глаза. Спрятала платочек, достала пачку бумажных салфеток, сунула Янке в руку. Погладила по голове.

Толстый беспокойно заёрзал на лавке. Он готовился принимать поздравления, и – он не сомневался – награды. Заявление о том, что они ничего не сделали, ему совсем не понравилось.

– Что же вы не сделали? – повторила Эмма вопрос крёстной. – Враг побеждён, гномья страна спасена. Москва от королевской свиты очищена. Чего же ты ещё хотела?

– Ну а как? А как же? Ик!