– Конечно.

Аш повел его к лифтам.

– Он говорил вам что-то о сделке, которую собрался заключить? О каком-то особом клиенте?

– Ничего необычного. Последние несколько месяцев он очень хорошо работал. Занимался ликвидацией имущества, приобрел несколько превосходных вещиц, имея в виду определенных клиентов. У этого мальчика был настоящий талант.

– Да, вы говорили. Сейчас налью вам выпить.

– Не откажусь. Последние дни были трудными. Все любили Оливера, и, благослови его боже, он любил всех. Даже когда выводил вас из себя, все равно его любили. Ты знаешь, каким он был.

– Знаю.

Аш повел Винни в небольшую кухню при мастерской, взял замороженный стакан из кулера под баром с напитками.

– Джин-тоник, верно?

– Сам знаешь. У тебя прекрасный дом, Аш. Когда ты купил его, я подумал: во имя Господа, почему мальчик не разделит его на две квартиры и не поимеет с этого какой-то доход?

– Да, но…

Аш смешал напитки, добавил сок лайма и открыл бутылку пива.

– Жизнь в шумном, людном городе тяжела. Нужно иметь спокойный уголок, куда можно прийти и отдышаться.

– У тебя он есть.

Винни коснулся бокалом его бутылки.

– Я горжусь тобой. Знаешь, что Сейдж купила одну из твоих картин? Оливер упоминал об этом.

– Я видел картину, когда собирал его вещи. Большую часть вещей. Заходите сюда и скажите, что думаете об этом.

Он повел Винни в кабинет.

Яйцо стояло на его письменном столе.

Обычно у Винни было бесстрастное выражение лица типичного игрока в покер, и Аш прекрасно это знал, потому что не раз ему проигрывал. Но теперь лицо Винни осветилось потрясенным восторгом новичка, выложившего на стол четыре туза.

– Где ты взял это? Аштон!!!! Где ты взял это?

– Что это такое?

– Не знаешь?

Винни выпрямился, обошел яйцо, наклонился так низко, что почти коснулся носом золота.

– Это либо яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», либо самое великолепное его воспроизведение, которое я когда-либо видел.

– Можете точно сказать, это первое или второе?

– Где ты его достал?

– Из банковского сейфа. Сейфа Оливера. Он послал мне ключи и записку с просьбой сохранить ключ, пока он со мной не свяжется. Сказал, что у него обидчивый клиент и в перспективе выгодная сделка. Думаю, он попал в беду, Винни. И эта беда сейчас стоит на моем столе. Думаю, то, что убило его, стоит на моем столе. Можете сказать, оно настоящее?

Винни упал на стул и сильно растер ладонями лицо.

– Мне следовало знать. Следовало знать. Его энергия, возбуждение, смешанное с беспокойством. Не о женщине. Об этом. Об этом. Я оставил портфель внизу. Он мне понадобится.

– Сейчас принесу. И простите меня.

– За что?

– За то, что впутал вас в это.

– Он мой племянник, Аш. Мальчик моей сестры. Ее единственный мальчик. Я научил его разбираться в антиквариате. Коллекциях. Их ценности. Как продавать и покупать. Конечно, ты позвонил мне.

– Пойду принесу портфель.

Аш знал, что только добавит ему скорби. Цена, которую приходится платить. Но родные прежде всего звонят родным. По-другому у него не выходит.

Когда он вернулся с портфелем, Винни, согнувшись, стоял над яйцом. Очки сползли на кончик носа.

– Всегда теряю эти штуки.

Он снял очки, отложил подальше.

– Пары очков не хватает на месяц. Но я двадцать лет храню лупу ювелира.

Он открыл портфель.

Вынул тонкие хлопчатые перчатки, натянул, включил настольную лампу и стал изучать яйцо через лупу, дюйм за дюймом, с тщательностью хирурга, вглядываясь в крошечные механизмы, сверкающие камни.

– Я приобрел два яйца, не императорских, конечно. Но прекрасные образцы, относящиеся к тысяча девятисотому году. Когда-то мне посчастливилось увидеть и даже осмотреть императорское яйцо из частной коллекции. Так что ведущим экспертом в этой области меня не назовешь.

– Вы мой родственник.

Винни слегка улыбнулся.

– По моему мнению – и это только мое мнение, – перед нами подлинное яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», одно из восьми пропавших императорских яиц. Существует только одна фотография этого яйца, причем очень плохая, и несколько не слишком совпадающих описаний. Но работа, качество материала, дизайн… И на нем клеймо Перхина, лучшего мастера фирмы Фаберже того периода. Для меня это совершенно определенно, но ты захочешь получить свидетельство настоящего эксперта.

– У него есть документы. Большая часть на русском.

Аш вынул бумаги из конверта и отдал Винни.

– Я не могу это перевести, – сказал тот, проглядев бумаги. – Но это выглядит как свидетельство о продаже, датированное пятнадцатым октября одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Цена в рублях. Кажется, три тысячи. Не уверен в курсе обмена валют в тридцать восьмом, но сказал бы, что кто-то совершил выгодную покупку.

Он снова сел.

– Я знаю человека, который может перевести эти документы.

– Буду очень благодарен. Оливер знал, что это такое и чего стоит. Иначе пришел бы к вам.

– Думаю, ты прав. Он знал или знал достаточно, чтобы самостоятельно добыть информацию.

– У вас есть клиент, особенно интересующийся подобными вещами?

– Нет, но всякий искренне любящий антиквариат и коллекционирующий его был бы счастлив это приобрести. При условии, что у него есть тридцать миллионов, а может, и больше. На аукционе она была бы продана за гигантскую сумму. Богатый коллекционер тоже мог бы не пожалеть денег. И Оливер, несомненно, это знал.

– Вы сказали, что он за последние два месяца распоряжался продажей имущества в двух поместьях.

– Да. Дай мне подумать.

Винни потер висок.

– Он оценивал и распоряжался имуществом Суонсона, Лонг-Айленд, и Хилла-Клейборна в Парк-Слоуп.

– Суонсон.

– Да. Но никто не объявлял о продаже чего-то подобного.

– Кто делал списки?

– В этих случаях с клиентами работал Оливер. Он мог сам приобрести яйцо, а я бы уж точно заметил миллионную покупку.

– Оливер вполне мог позволить себе такое. Если продавец не знал истинной цены, а сам он имел в виду определенного клиента.

– Вполне возможно. Некоторые считают наследственный Веджвуд дешевкой. Другие такого же мнения о вазах Даум с журавлями.

– В его бумагах есть купчая. На фигурку антикварного ангела с тележкой. Продано Мирандой Суонсон, за двадцать пять тысяч долларов.