Она вынудила Винни пройти в заднюю комнату. То, что она и предполагала: кладовая, совмещенная с офисом.

Она быстро, умело сковала ему руки за спиной и толкнула на стул.

– Один вопрос, один ответ, и мы уходим. Никто вас пальцем не тронет. Где яйцо?

Он уставился на нее.

– Яйцо? Я не знаю, о чем вы.

Она вздохнула.

– Один вопрос. Неверный ответ.

Она сделала знак Ивану.

От первого удара кровь брызнула из носа Винни и стул опрокинулся. Джей подняла палец, прежде чем Иван успел ударить снова.

– Тот же вопрос. Где яйцо?

– Я не знаю, о чем вы.

Джей села на край стола и скрестила ноги.

– Остановишься, когда я прикажу, – сказала она Ивану.

Тот размял плечи, поднял стул и принялся за дело, которым наслаждался больше всего.

Наблюдая, как Иван выполняет свою работу, Джей чувствовала прилив восхищения и уважения. Не к Ивану – к существу, представлявшему собой всего лишь уродливую пару кулаков с бритой башкой. Но дядя… он не только джентльмен, но джентльмен с этическими принципами. Она восхищалась этикой точно так же, как могла восхищаться блестящим жонглером. Интересное мастерство, в котором ей не было нужды.

Благодаря этому восхищению она убьет его быстро и по возможности безболезненно. Как только он сообщит необходимую информацию.

После каждой серии ударов она выступала вперед, чтобы остановить Ивана и спокойно заговорить с Винни:

– Яйцо, мистер Тартелли. Вещь великой красоты и огромной цены, конечно. Но она не стоит вашей боли. Вашей жизни, вашего будущего. Только скажите, где оно, и все это прекратится.

Он повернул правый глаз в направлении ее головы. Левый, окруженный огромным фиолетовым синяком, заплыл и закрылся. Из него лились кровь и слезы. Но окровавленный правый все же приоткрывался.

– Вы убили Оливера?

Она наклонилась, чтобы он мог увидеть ее яснее.

– Оливер был глупцом. Вы знаете это, потому что сами неглупы. Он был жадным. А теперь мертв. Я не думаю, что вы человек алчный, мистер Тартелли. И думаю, вы хотите жить. Где яйцо?

– Фаберже? У Оливера был Фаберже?

– Вы знаете, что был. Не испытывайте моего терпения.

Она нагнулась еще ниже.

– Есть вещи худшие, чем смерть. Мы можем вам их обеспечить.

– У меня нет того, что вы хотите…

Он захлебнулся, выплюнул сгусток крови, от которого Джей ловко увернулась.

– Можете обыскать магазин, берите что хотите. Я не могу дать вам то, чего не имею.

– Что взял из банка брат, как не яйцо?

– У меня нет брата.

Она кивнула Ивану и отступила подальше от фонтанов крови.

– Брат Оливера, Аштон Арчер. Вы ездили к нему.

– Аш.

Голова Винни упала на грудь. Иван ударил его, чтобы привести в себя.

– Оставь его! – рявкнула она. – Аштон Арчер.

Она говорила мягко. Ободряюще.

– Брат Оливера. Почему вы ездили к нему в четверг?

– Аш. Похороны. Оливер. Помочь Ашу.

– Да, помогите Ашу. Вы видели яйцо? Все это сверкающее золото? Где оно сейчас? Скажите нам, мистер Тартелли, и боль прекратится.

Он снова взглянул на нее, приоткрыв распухшие веки, и медленно процедил сквозь разбитые зубы:

– У меня нет яиц Фаберже.

Иван размахнулся и изо всех сил ударил Винни в солнечное сплетение.

Пока Винни мучительно рвало, Джей размышляла.

Она что-то видела в единственном залитом кровью глазе. Страх, да, но и стальную решимость. Не за себя. За этого брата? Единокровного брата племянника? Как странно, как интересно найти такую преданность. Это более чем этика и, вероятно, может пригодиться.

– Мне нужно позвонить. Не трогай его! Понял? Я принесу ему воды. Пусть немного оправится.

Она решила, что позвонит нанимателю, и вышла в магазин. Хотя он дал ей карт-бланш, она не будет рисковать его гневом, изменяя стратегию без его одобрения.

И этот дядя, этот этичный, преданный, решительный дядя может принести больше пользы, если использовать его как предмет торговли. Обменяет ли брат жизнь дяди на это яйцо?

Возможно.

Да, брат тоже обладает этическими принципами и преданностью.

Они убьют его. Несмотря на невыносимую боль, Винни понимал этот неоспоримый факт. Что бы ни обещала женщина, они не оставят его в живых.

Он скорбел по жене, детям и внукам, которых никогда не увидит взрослыми. Он с радостью бы обменял яйцо на свою жизнь, на то, чтобы хоть раз увидеть семью. Но они все равно его убьют. А если он скажет им, что яйцо у Аша, убьют и его тоже.

Как убили Оливера и женщину, которая, должно быть, любила его.

Он должен быть сильным. Что бы с ним ни делали, он должен быть сильным. Он молился, чтобы бог дал ему эту силу. Молился о том, чтобы с достоинством встретить смерть. Молился о благополучии своей семьи.

– Заткнись, мать твою!

Винни опустил голову и продолжал молиться отрывистым шепотом.

– Я сказал: заткнись, мать твою.

Иван сжал Винни горло. Стиснул и дернул его голову вверх.

– Думаешь, это плохо? Думаешь, тебе больно? Погоди, когда мне дадут волю. Прежде всего я переломаю тебе все пальцы.

Он выпустил Винни и схватился за его левый мизинец.

Пока Винни задыхался и ловил окровавленными губами воздух, Иван резко отогнул мизинец, пока не хрустнула сломанная кость, после чего снова сжал ему горло, чтобы заглушить потрясенный пронзительный вой.

Китайская сука услышит, придет и остановит его. Китайская сука считала себя выше Ивана. Он представил, как всадит кулак в ее морду, изнасилует, будет убивать долго, дюйм за дюймом.

И сломает еще один палец этому с бородкой, в костюмчике – потому что хочет.

– Потом я отрежу их, один за другим.

Единственный глаз выкатился из орбиты. Тело Винни тряслось в конвульсиях.

– Скажи, где гребаное яйцо.

Взбешенный, полный садистского восторга, Иван сомкнул другую руку на горле Винни. Стиснул. Представил лицо Джей.

– Это не гнилой базар. Скажи, где яйцо, или я порежу тебя на кусочки. Потом убью жену и детей. Убью твою гребаную собаку.

Но сколько Иван ни бушевал, сколько ни стискивал Винни горло, дыша все тяжелее от восторга и бешенства, единственный глаз бесстрастно смотрел на него в упор.