объяснить. Я поняла это по холодным глазам. Просить Эмиля о помощи — все равно что затянуть петлю на шее.

— Убери оружие, — попросил он.

Почти нормальным голосом и негромко, но я только усмехнулась. Плечи стянуло от напряжения, рядом с ним я всегда на взводе и жили мы так же — семейная жизнь с постоянным экстримом.

Но после того, как он меня укусил стало хуже. Я паниковала каждый раз, когда он приближался.

Вроде разговор окончен, но Эмиль рассматривал меня так, словно самое интересное только начинается. Оценивал. Этот взгляд я видела раньше, так он смотрел на вампиров — справлюсь или нет?

И сейчас уверенности у него не было.

— Яна, ты не думала, что у нас все могло сложиться иначе?

Ага. Понятно, куда ветер дует. Андрей, как всегда, угадал.

Я вставила пистон вампиру, на которого ставил мой бывший, он решил переиграть партию и заново расставляет на доске фигуры. Теперь я буду ферзем.

Ладно, что-то я размечталась.

Только чего хочет? От помощи отказался. Близость ему не нужна: я не из тех девушек, которых он привык видеть рядом. Может, правда любит?

У меня вырвался такой неожиданный смешок, что со стороны это выглядело, будто я подавилась. Ладно, надо поставить точку в теме и больше к ней не возвращаться.

— Эмиль, ты меня любишь? Если нет, отвяжись.

Он приятно, но снисходительно улыбнулся, и мне захотелось ударить его кулаком в лицо. Умеет взбесить одной улыбкой.

Не надо было спрашивать. Он все равно меня переиграет. И унизит заодно.

Я отмахнулась и пошла к выходу, игнорируя насмешку.

Почему-то после разговора с ним я всегда чувствую себя опустошенной. Вроде ничего такого не скажет, а выкрутит наизнанку. Единственный выход — дистанция.

— Подожди, — он загородил дорогу, и я остановилась, словно налетела на стену. — Почему ты спросила?

Эмиль пошел навстречу, и я отступила. Два, три шага… Он загонит меня в угол. Я уткнулась спиной в стену.

— Не подходи, — предупредила я.

— Почему ты спросила. Отвечай.

— Да отвяжись ты от меня! — разозлилась я, крепко стискивая рукоятку пистолета. Эмиль его как будто не замечал. Он смотрел мне в глаза, а не на оружие, словно не верил, что я им воспользуюсь.

Он подошел почти вплотную и поставил руки по обе стороны от моей головы, рассматривая, пока я пыталась унять сердце. Не знаю, что он искал — я перепугалась до смерти. Помню, как легко из респектабельного бизнесмена он превращается в чудовище. Они все такие. Хищники под личиной агнца.

Эмилю ничего не стоит снова запустить клыки в мою шею. Но он не догадывался, о чем я думаю.

— Ты ведь одна сейчас, так? После меня у тебя никого не было. Ты думаешь, я ничего не замечаю? Давай договоримся, я скажу, что люблю, а ты меня поцелуешь. И у нас все станет хорошо.

Он наклонился, думая, что я разрешу. Раньше я бы отвернулась, но не теперь. Вампиры не понимают по-хорошему, они идут напролом, пока не получат по морде. Это я уяснила очень хорошо.

Я приставила ствол к его нижней челюсти, остановив на полпути.

— Даже не думай! — зашипела я. — Клянусь тебе, если попробуешь, я выстрелю. Я не поэтому спросила, понял?

Эмиль застыл, рассматривая меня сверху. Я ощутила собственное тело и перенапряженные мышцы, которые вот-вот начнет трясти.

— Яна… — если бы он сказал, что любит меня, я бы не поверила, но Эмиль долго молчал и неожиданно закончил. — Стреляй.

Глава 29

Он наклонился к моим губам, преодолевая сопротивление, хотя ствол глубоко вдавился под челюсть.

— Не смей! — зарычала я, затылком упираясь в стену.

Второй рукой я взяла его за горло, пытаясь отпихнуть. Только оттолкнуть вампира в эффекте крови невозможно. Эмиль даже не заметил моей безнадежной хватки, хотя я сильно вцепилась, ощущая выпирающий кадык под большим пальцем. Его остановит только выстрел и то ненадолго, если я не собираюсь расстрелять всю обойму.

Только убивать за поцелуй — это слишком? Или нет?

Я демонстративно взвела курок, но Эмиль не поверил в предупреждение. Телом он прижал меня к стене так сильно, что где-то под пиджаком, через слои одежды, я ощутила кобуру с рукояткой массивного пистолета.

У меня была секунда для решения. Если ранение станет смертельным — меня уже ничего не спасет, слишком близко его клыки к моей шее. Вцепится в горло. В голову стрелять нельзя.

Я опустила пистолет, и Эмиль поцеловал меня с таким напором, будто собирался сожрать, больно вдавливаясь щетиной в кожу. Надавил, заставляя открыть рот. От бывшего пахло богатством, властью, но все портил сладко-металлический вкус языка.

Он накрыл мои глаза ладонями — знал, что сама я их не закрою. Тонкий расчет. Эмиль хотел сделать мне приятно своим поцелуем, а для этого я не должна его видеть. Ему самому не противно?

Там вообще есть что-нибудь внутри? Хоть одно чувство? Или там абсолютная пустота?

Эмиль напирал, едва не размазывая меня по стене — пытался добиться ответа. Он даже не старался быть нежным, жесткий рот сильно смял мне губы. Я зажмурилась от боли, заныла, пытаясь отвернуться.

И все равно он напоминал себя прежнего, каким я впервые увидела его в «Фантоме». В тот же вечер я оказалась с ним в постели — лучший вечер, что мы провели за годы.

Увы, то время безнадежно ушло. Он этого не понимал, а мне надоело снимать лапшу с ушей.

Я повернула пистолет боком, слепая под его ладонями, на ощупь прижала дуло к ямке между плечом и ключицей и нажала на спуск.

Пространства между нами почти не было, так что отдача ударила меня пошедшим назад затвором. Неожиданно и больно… От близкого выстрела зазвенело в ушах. Зато с моего лица исчезли чужие руки. Эмиль отшатнулся, хватая воздух ртом.

Я ожидала крик, но он сдержался, только вдохнул поглубже, стискивая простреленное плечо. Пальцы побелели, но даже с лицом он почти справился — гримаса боли сменилась маской безразличия.

— Предупреждала же! — выкрикнула я. — Ты никогда меня не слушаешь!

Эмиль держал раненую руку на весу, согнув в локте. Пиджак под ключицей напитался и потемнел, кровь побежала по складкам дорогой ткани, рукаву, и закапала на пол. Испортила ему костюм.

Он смотрел мне в глаза. Пальцы на ране хищно сжались, словно он хотел причинить боль себе, раз мне не может.

Я не знала, что он скажет, но судя по тому, как напряженные плечи затрясло от ярости, сказать было что.

Только Эмиль