— Уверяю тебя, я буду только рада от тебя избавиться!

— В самом деле? Посмотрим, правда ли это, — задумчиво сказал Каттер, и глаза Уитни зажглись надеждой.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты меня отпускаешь?

Когда? Когда ты отвезешь меня обратно?

— Об этом не волнуйся. А теперь прикуси свой длинный острый язычок и дай мне поспать. Я устал и не желаю выслушивать всякую чушь, Поджав губы, Уитни сидела в гнетущем молчании, пока он веревкой привязывал ее к себе за руку; потом он завернулся в одеяло и заснул. Как у него это так легко получается? И почему, почему она когда-то думала, что может желать отдаться такому человеку, как Каттер? Он всего лишь бандит, человек вне закона, надо было слушать, когда папа и Мэри предупреждали ее. Она думала, что со всем может справиться, но это было до того, как она встретила Каттера.

Когда они наконец спустились с гор и въехали в маленькую долину, укрытую от посторонних глаз густым хвойным лесом, Уитни с удовольствием увидела признаки жилья. Грубая бревенчатая ограда тянулась по земле неровной полосой, за ней несколько коров паслись на сочной траве или пили воду из чистого горного ручья. Она бросила взгляд на Каттера, но он остался равнодушен к ее любопытству, и Уитни не стала спрашивать.

Когда они переехали через гребень холма, покрытого высокой травой, она увидела пункт назначения. Домишки со стенами из переплетенных прутьев тянулись по обе стороны ручья, бегали дети, играли, что-то кричали друг другу. Это была деревня апачей. Когда Каттер и Уитни въехали в нее, их приветствовал громкий лай собак.

— Каттер… — начала Уитни, но свирепый взгляд оборвал ее на полуслове.

Съежившись под пончо, Уитни старалась не показать, как ей страшно. Люди смотрели на нее с любопытством, одна старуха даже потрогала ее за носок туфли. Неужели она так отличается от них, удивилась Уитни, но быстро поняла, что так оно и есть. Глядя на их обожженные солнцем и обветренные лица, Уитни чувствовала себя до неприличия здоровой и старалась не замечать запавшие глаза и презрительные взгляды.

Когда Каттер остановил лошадь возле одного из домов, из него вышел старик, морщинистое лицо расплылось в улыбке. Он что-то сказал на языке апачи, Каттер ответил, они немного поговорили. Уитни сидела в немом молчании; когда Каттер махнул в ее сторону рукой, ее кольнуло дурное предчувствие. Что он говорит? Что собирается делать? Не оставит же он ее здесь одну, когда она даже не знает языка?

Ничего не объясняя, Каттер стащил ее с лошади, поставил на землю рядом со стариком. Уитни стояла спокойно, но не стала разыгрывать из себя хорошую скво, как делала это перед Одиноким Волком. Встретившись взглядом со стариком, она с вызовом подняла голову. Они смерили друг друга взглядами, и хотя Уитни не знала, что он сказал Каттеру, она почувствовала, что осмотр прошла.

Что бы он там ни сказал, Каттер в ответ засмеялся, потом посмотрел на нее с насмешливым огоньком в глазах, который она уже ненавидела.

— Как думаешь, ты стоишь двух мулов? — спросил он, смеясь; она ответила каменным молчанием. — Красная Рубашка считает, что стоишь. Я ему сказал, что ты упряма, как два мула; я бы на его месте не променял доброго мула на такую бесполезную скво.

— Тебе очень весело, — ответила Уитни. — Значит, ты меня продаешь? — Ей не удалось сдержать дрожь в голосе, и она мысленно обругала себя, поскольку было видно, что Каттер почувствовал ее волнение.

— Может быть. Если успею продать прежде, чем остальные поймут, что от тебя никакой пользы.

Их взгляды скрестились, и Уитни не отвела своего.

Черт! Если он думает, что заставит ее умолять, он ошибается, он до смерти не дождется, чтобы она перед ним унизилась! Мысленно она поклялась себе, что он не спровоцирует ее, он не увидит ее реакции, что бы ни сделал.

Но когда Каттер втолкнул ее в маленький домик, который он назвал хижиной, и велел в ней прибраться, Уитни прикусила язык, чтобы не закричать на него»

Она опустила глаза на грязный пол и полусгнившие травяные подстилки, на потрескавшуюся деревянную посуду, в которой засохли остатки пищи, потом подняла глаза на Каттера.

— Я никогда в жизни не делала домашнюю работу, — отчеканила она.

— Ах, я и забыл, ты же дочь Моргана Брэдфорда, газетного магната! Ты можешь даже сама не одеваться, если не захочешь. — Голос у него был ласковый и потому еще более опасный, чем когда он сыпал угрозами. — Как я полагаю, мисс Брэдфорд, сейчас вы ждете, что с вами будут так же нянчиться?

— Я ничего от тебя не жду. — Она взглянула на вход в хижину, где полог из сыромятной кожи создавал некое подобие двери. — Кроме возможности побыть одной.

— О, это ты получишь. На здоровье.

Насмешливый тон означал, что он что-то задумал — интересно что?

Заткнув большие пальцы за ремень, Каттер ровным голосом сказал:

— Ты будешь одна столько, сколько сможешь вынести. Хочешь сидеть среди этой мерзости — пожалуйста.

Хочешь сидеть без огня и еды — тоже твое дело. Никто не будет стоять наготове, ожидая твоих приказаний, никто даже не будет знать о твоем существовании. — Видя ее хмурое лицо, он улыбнулся:

— Может, тебе кажется, что все это не так уж плохо, но попробуй сама себя кормить, сама собирать дрова. Интересно посмотреть, как это у тебя получится.

Он повернулся, откинул полог и вышел. После мгновенной нерешительности Уитни побежала за ним, ненавидя себя за это, но не в силах справиться с приступом страха.

— Каттер! Каттер, не хочешь же ты меня здесь оставить! — выпалила она и схватила его за рукав. — Что я буду делать? Что со мной будет? Я не умею добывать пищу или… или делать уборку! Я буду голодать!

Чувствуя, как слезы жгут глаза, Уитни сильнее вцепилась в его руку, но он осторожно разжал пальцы и оттолкнул ее:

— Не волнуйтесь, мисс Брэдфорд, я уверен, вы что-нибудь придумаете.

К ужасу Уитни, он пошел через травянистый участок к центру деревни, где они оставили лошадей, и отвязал поводья. Она чувствовала на себе взгляды любопытных зрителей, но ей было все равно. В этот момент ничто не имело значения, кроме того, что он не должен ее бросить.

Она бежала рядом с ним не спотыкаясь, потому что юбка задралась, и в смятении бормотала;

— Каттер! Прости меня за все гадости, что я тебе говорила! Я все буду делать, как ты скажешь, только… — Она сглотнула, понимая, что голос звучит умоляюще, и продолжала:

— Только возьми меня с собой.

Он ее игнорировал, и от страха и отчаяния она зарыдала так, что заболело горло. Но на Каттера это не произвело ни малейшего впечатления, он шел спокойно, будто она не бежала рядом с ним, цепляясь за рукав.

— Пожалуйста! — Слезы заливали лицо, и она ненавидела себя с такой же силой, с какой и его в этот момент. — Умоляю тебя!

— Не умоляй.