Но Бог, которому неустанно молилась и в которого не верила женщина, похоже, решил оставить найденыша ей.

Через некоторое время власти сообщили, что розыски матери не увенчались успехом: родители ребенка бесследно исчезли — и при эвакуации лагеря никто не заявил о пропаже. Дело отправили в архив.

Женщина и ее муж подали заявку на опекунство — и получили его.

Женщина молилась, сложив ладони, и говорила: «Благодарю Тебя, Господи. Теперь я должна поверить, что Ты есть».

В городе, где рос Коробейник, плавили, отливали и закаляли сталь. Огонь мартеновских печей и коксовых заводов освещал ночное небо, и бесчисленные трубы исторгали черный дым и сажу, которая покрывала все вокруг, проникая в малейшие трещинки, — и в души людей, живших и работавших в городе, проникала эта сажа.

У Коробейника было счастливое детство в этом грязном городе. Приемные родители очень его любили. Мать-стряпуха готовила удивительно вкусную еду из самых простых припасов. Он играл с мальчишками во дворе. Он говорил на двух языках: один помогал ему на улице и во дворе, другой дома, с родителями.

У матери он выучился кулинарному искусству. От нее же унаследовал тоску по морю. Она часто рассказывала ему о северном побережье, где родилась; рассказывала о длинных белых песчаных берегах, о поросших вереском холмах, о благоухающих сосновых лесах и об островах в бухте, которые порой будто поднимались над водой и парили в дрожащем от тепла воздухе. Она рассказывала о море. Эти рассказы были самыми красивыми. Однажды мальчик, конечно, спросил, поедут ли они к морю. Усталое лицо матери сразу переменилось, стало закрытым, свет в глазах угас. Она вздохнула, покачала головой.

— Нет, — сказала она и умолкла.

Коробейник заплакал о море.

Он решил, что однажды во что бы то ни стало увидит море своими глазами. Он хотел узнать, в самом ли деле море так красиво и огромно, как говорила мать. Не то чтобы он сомневался — но все-таки.

Некоторые жители города, в котором плавили, отливали и закаляли сталь, не жаловали тех, кто приехал в город с севера. Может быть, души этих горожан покрылись особо толстым слоем сажи — теперь уже не узнать.

— Эти приезжие с севера — они говорят на другом языке! — кричал популярный депутат городского совета. — Они крадут у нас работу и жилье. Они крадут у нас женщин! Неужели вы будете спокойно смотреть на это? Пусть проваливают, пусть возвращаются, откуда приехали!

Его слова встречали овациями. Народ кричал «ура!», размахивал флагами.

Впрочем, надо сказать, что не все горожане ликовали. Некоторые даже пытались протестовать. Может быть, их вина в том, что они не выразили свое возмущение достаточно громко, пока еще было время.

Слово — мать действия. Вслед переселенцам с севера полетели оскорбления, а потом и кое-что другое. Переселенцы терпели, стараясь не обращать внимания на преследователей. Они пытались приспособиться, как могли, слиться с остальными.

Другого выбора у них не было.

Коробейник пошел в школу и начал понимать, что это такое — быть Другим. Ему пришлось научиться драться. Он был невысокого роста, но быстроног и бил крепко. Если его задевали, он никому не давал спуску.

В те годы мать его нередко плакала. Коробейник старался утешать ее, как мог. Он прижимался щекой к ее влажной щеке:

— Не плачь, мама. Все будет хорошо. Я обещаю.

Он старался говорить как можно более убедительным тоном.

В городе, где плавили сталь, наступили тяжелые времена. Производство ощутимо спало. Мартеновские печи гасли, прокатные станы замерли. Те, кто раньше плавил, отливал и закалял сталь, смотрели на свои оставшиеся без работы руки в удивлении и беспомощном гневе.

На углу улицы, где жил Коробейник с родителями, находился ресторанчик — там теперь собирались свободные поневоле сталелитейщики. Рядом располагалась продуктовая лавка, которую держал переселенец с севера; здесь обычно запасалась снедью мать Коробейника — цены были умеренные, и лавка опрятная. Однажды из ресторанчика, шатаясь, вышли двое мужчин. Владелец лавки как раз собирался очистить тротуар от снега совком для угля — дело было в феврале. Пьяные стали кричать и оскорблять лавочника, затем принялись его толкать. Он пытался обороняться. Один из мужчин ударил лавочника, и тот упал на тротуар. Второй занес ногу, чтобы пнуть беднягу.

В этот момент Коробейник шел по противоположной стороне улицы. Ему было семнадцать, он только что закончил поварское училище и искал работу.

Увидев, как пьяные нападают на лавочника, Коробейник, недолго думая, бросился через улицу.

Схватив совок, лежавший на тротуаре, он ударил им по голове того, кто пинал лавочника. Пьяный издал странный звук, упал на землю и замер.

Повернувшись ко второму нападавшему, Коробейник угрожающе поднял совок. Тот обратился в бегство, только грязное снежное месиво летело из-под стоптанных башмаков.

Коробейник помог лавочнику подняться на ноги и склонился над человеком, которого ударил по голове.

— Господи, — проговорил он, еле шевеля застывшими губами, — Господи, он, наверное… может быть… мертв.

Так Коробейнику пришлось бежать из города, где он родился и вырос. Худшим было не то, что он, возможно, убил человека. Горше всего было несчастье его родителей, особенно матери.

Их горе следовало за ним, как невидимый спутник.

Коробейник решил отправиться к морю — раз уж он в бегах. Он догадывался, что объявлен в розыск, потому соблюдал осторожность. Он крал еду, чтобы не умереть с голоду, спал в сараях и на сеновалах, ему приходилось несладко. К весне он добрался до портового города на севере и наконец увидел море.

Море было серым, глинистым. В воде у пристани плавали мусор, обломки досок, пустые бутылки, канистры. В воздухе кружили белые птицы на неподвижных крыльях. Нигде не было и намека на бесконечно протяженную линию горизонта, о которой говорила мать: порт находился на берегу реки, в паре десятков километров от устья, но этого Коробейник не знал. Он присел на тумбу, чувствуя себя опустошенным. Наверное, ему полегчало бы от слез, но он совсем разучился плакать.

У набережной на приколе стоял небольшой пароход с черным остовом в пятнах ржавчины, белой надстройкой, желтыми грузовыми кранами. На штевне виднелись белые буквы: «Ойхонна».

Коробейник сидел на тумбе, одинокий, грязный. Судно под названием «Ойхонна» было первым судном, которое он увидел в своей жизни. Откуда-то из глубины корпуса доносился медленный стук. Коробейник обратил внимание на то, что на палубе не было не единого человека. Набережная тоже была безлюдна. Трап «Ойхонны» был спущен.

В нем созрело решение.

«А что мне терять?» — подумал он.

Лишь когда «Ойхонна» вышла далеко в открытое море, экипаж обнаружил «зайца».