— Твои принципы не действуют в Тихих Омутах. Они. похожи на упрямство барана или осла. Я бы назвал твое поведение синдромом несчастного счастья. Ты мазохист. Тебе нравится страдать?

Антон тоже решил перейти на «ты».

— Ты отказываешься помогать Леле?

— Как видишь, я работаю. На попятный идти поздно. Догадываешься, что я теперь и сам нахожусь в опасности. Горожане меня живьем сожрут, если опознают во мне защитника.

Антон положил ключи на стол.

— Живи у меня. Места хватит. Не буду мозолить тебе глаза. Поживу у одной подруги на даче.

— У Ольшанской?

Бартеньев удивился.

— Я обязан знать больше остальных, если веду дело об убийстве, — сказал Зимин.

— Знаешь так знаешь. Тогда вот что. Вопрос отвлеченный. Так или иначе, но не далек тот час, когда ты вернешься на континент к людям. Постарайся кое-что узнать. Это для нее, не для меня. Лет десять назад наш губернатор возглавлял управление по природным ресурсам края. Как это называется точно, я не знаю. Наш мэр был его заместителем и курировал экспедицию по поиску драгметаллов. В дальнейшем вся экспедиция погибла. И не в тайге, а в городе, по одиночке. Нужно установить название города и имена членов экспедиции. Они погибали вместе с семьями. Свидетелей нет. Сумеешь? Она очень хорошо заплатит.

— Это ее просьба? Она обо мне знает?

— Даже не слышала. Это моя инициатива. Но она в долгу не останется.

— Любопытная просьбочка. А почему ты решил, что я этим займусь?

— Потому, что ты по жизни истинный искатель приключений. Ни один нормальный человек, знающий порядки и ситуацию в этом городе, не взялся бы за защиту убийцы. Тем более что ты, так же как и майор, уверен в ее виновности.

— Ты не прав, Антон, я никогда не защищаю настоящих убийц. Я верю, что твоя жена мирно спала дома в ночь убийства. Другое дело, смогу ли я это доказать.

— Если не сможешь, я пойду к Прошкину и скажу, что Лугового убил я.

— Не сомневаюсь в этом. Такой оборот соответствует твоему синдрому. Но только Прошкин тебе не поверит. Даже если ты сумеешь найти серьезные аргументы и доказательства. Прошкин не из тех, кто признает свои промахи. У тебя в городе есть определенная репутация. Ты не тянешь на роль убийцы. Если признать тебя убийцей, значит, подвергнуть сомнению порядочность любого жителя города. Другое дело, если бы Прошкин арестовал тебя, а не твою жену, он мог бы повернуть дело так, что и святой не отмылся бы от грязи. Но он уже арестовал Лелю и объявил ее убийцей. Значит, другого убийцы Лугового быть не должно и не будет. И не имеет значения, поверит он твоим признаниям или нет.

— И где же выход?

— Я очень долго разговаривал с Прошкиным. Мы сумели друг друга понять. И он обещал найти выход. Я ему верю. С другой стороны, я не верю в сказку, где волки остаются сытыми, а овцы целыми. Нам остается только гадать, что придумал изворотливый ум следователя для компромиссного решения проблемы.

Антон поднялся, положил ключи на стол и, коротко бросив на прощание: «увидимся», ушел.

Зимин уже точно знал — пока вопрос с Еленой Бартеньевой не решится, он Антона из города не выманит никакими коврижками. Каждый прожитый в Тихих Омутах день вел кого-то из них двоих к пропасти. Зимин с его чутьем не ошибался. И все же ни один не собирался сдаваться. Пляски на минном поле продолжались.

* * *

У Антона сжалось сердце: Маша подстерегла его возле работы, и как только он сел за руль своей машины, запрыгнула на соседнее сиденье. От неожиданности Бартеньев выронил ключи. Они оба решили их поднять с пола и стукнулись лбами. Маша засмеялась, а Антон оставался сидеть согнувшись, с мертвенно-бледным лицом, будто в его жилах не осталось ни капли крови.

— Извини, Антон. Я все понимаю. Ты разочарован. Но что делать. Мне нужны деньги, и немалые, где же мне их взять? Поездка в Москву не такое дешевое удовольствие, как нам всем здесь кажется… Или ты думаешь, я одна работаю в «Красном фонаре»? Меня туда привели одноклассницы. Там платят еще и наличными, а не только переводят деньги в банк. Я не шлюха. У меня просто выбора нет.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Я ничего не собирался говорить твоему отцу.

— Меня не отпускают в Москву. В милиции все знают. И о намерениях моих уехать — тоже. Вчера меня вызвали туда, капитан сказал, что я должна забыть о Москве и других крупных городах. «Мы, — говорит, — проституток из города не выпускаем. Можешь работать в притоне или уйти, дело твое, но за черту города — ни на шаг. Попробуешь сбежать, мы тебя обвиним в воровстве и посадим, а твой отец узнает обо всем в подробностях и увидит фотографии, как ты обслуживаешь клиентов».

— И что ты решила?

— Мое решение окончательное. Я уезжаю. Чем бы это ни кончилось, здесь я не останусь.

— Бежать бесполезно. Поймают.

Девушка помолчала.

— Я знаю, что ты ко мне не равнодушен. Хочешь, я доставлю тебе немало приятных минут, если ты согласишься мне помочь. — Она взяла его за руку, но Антона словно током дернуло, и Маша с испугом отстранилась. — Что с тобой, Антон? Я же ничего плохого не сказала. Ты поможешь мне, и я отвечу добром на добро.

— Мне ничего от тебя не нужно и ничем я тебе помочь не могу. Выходи из машины. Я тороплюсь!

— Ты все врешь. Тебе некуда торопиться, потому что ты никому не нужен. Ты пустое место! Слюнтяй! Импотент!

Антон открыл дверцу и вытолкнул девчонку. Она шлепнулась на асфальт, а он сорвал машину с места. Все перевернулось в его сознании. Он отказывался что-либо понимать. Либо он сумасшедший, либо мир сошел с ума.

Через сорок минут он приехал в таежный домик Кати и тут же пошел принимать душ. Совсем недавно он убегал из этого дома и отмывался от мнимой грязи в своей душе, чтобы чистым пойти к Кузьме и взглянуть на его дочку. Теперь он сломя голову сбежал от Маши в дом Катерины и смывал с себя совсем другую грязь. «Чистюля», — повторял он про себя с ненавистью. Он уже и себя ненавидел. До чего же человек может докатиться? Если бы Лелька не сидела в тюрьме, он сунул бы шею в петлю. Тошно. Ой, как тошно.

Он сидел у телевизора и пил водку, ожидая Катю. Сегодня хоронили Никиту. Он не решился пойти, но переживал за нее. Теперь и та, которую Антон презирал, оказалась в опасности. Екатерина слишком импульсивна, она может выкинуть любой фортель и погубить себя. Хватит ли у нее сил сдерживать свои эмоции? Какой бы сильной натурой ни обладала женщина, она остается женщиной, и главная ее привилегия — ее слабость.

Катя пришла около полуночи абсолютно трезвая, в длинном черном шелковом платье, лицо скрывала вуаль. Переодевшись, она села рядом с Антоном, положила ему голову на плечо и зарыдала. Так они и просидели до утра, не проронив ни слова. Теплые лучи солнца ласково подкрадывались по полу к их ногам, но оба ничего хорошего не ждали.