Передо мной мелькнул образ мистера Сэмбриджа, висящего вниз головой на двери в спальню. Знает ли Рози больше, чем говорит? Не могу себе представить, чтобы инспектор Хьюитт уже сделал обстоятельства смерти мистера Сэмбриджа достоянием общественности.

– Может, он страдал из-за дождя, – предположила я.

– Нет, не думаю, – возразила Рози. – Есть боль тела и боль сердца. У него была боль сердца. Помяни мои слова. Я старше тебя. Понимаю в таких делах.

В обычной обстановке я бы восприняла такие слова как пощечину, но по лицу Рози я поняла, что она говорит правду.

Я кивнула – с умным видом, надеюсь.

– А Лилиан Тренч? – внезапно спросила я.

– Она? Эта ведьма выходного дня? Все, что я знаю, о чем я слышала, – не самое хорошее. Она живет в Лондоне и приезжает сюда в полнолуние и на рождественскую пантомиму.

Я знала, что она имеет в виду. Наш таксист Кларенс Мунди, испокон веков в Бишоп-Лейси исполняющий роль лошадки в рогатом танце – ежегодно, за исключением службы в армии в качестве пилота, – всегда ворчал в адрес «рогатых зевак»: туристов, считающих нас отсталой деревенщиной, которые каждую зиму приезжают сюда во время зимнего солнцестояния с фотоаппаратами и мусорят на церковном кладбище.

«Словно гуси, га-га-га», – обычно говорит Кларенс Мунди. И добавляет очень грубое слово, которое я при всем желании не могу повторить.

Рогатый танец восходит к средним векам, и лошадка, которая делает отчаянные и временами пугающие прыжки в сторону зрителей, – один из самых популярных персонажей. До этого момента мне не приходило в голову, что книга Оливера Инчболда «Лошадкин домик» по крайней мере названием связана со старинным танцем в Бишоп-Лейси.

Здесь есть скрытый смысл или это простое совпадение?

А потом мне в голову пришла еще одна мысль: рогатый танец проводится каждый год в день зимнего солнцестояния, которое в этом году приходится на двадцать второе декабря.

То есть на сегодня.

– Простите, – сказала я, вскакивая на ноги. – Я вспомнила, что у меня встреча. Чуть не забыла.

– Это случается с лучшими из нас. – Рози тоже поднялась. – Осторожнее. Говорят, дороги ужасные.

Рози была права. Понижение температуры привело к тому, что дорога превратилась в каток. В конце пути мне пришлось идти пешком и катить «Глэдис» вниз по холму и дальше к Бишоп-Лейси. Я добралась до деревни только в полдень.

Несмотря на холод, на церковном дворе собралась веселая толпа в надежде увидеть, как участники представления облачаются в костюмы.

– Никакого подглядывания! – крикнул от восточной двери Берт Арчер. – Мы всегда одеваемся в ризнице, и вам нельзя смотреть, пока мы не будем готовы!

Берт играл роль Гектора. «Грубый механик» – так именовалась его роль в буклете, который написал викарий и который продавали туристам за два пенса.

Как призналась Синтия, поскольку печать обходится в десять пенсов за штуку, разницу викарий компенсирует из своего кармана.

– Со времен войны цены не изменились, – говорил он потенциальным покупателям, расхаживая по церковному двору и торгуя буклетами.

Тулли Стокер, уже облачившийся в костюм оленя, тайком крался к западному крыльцу, где ему предстояло нацепить огромные ветвистые рога.

После танца он вернет их на традиционное место в колокольне, где посетители, доплатив пенни, с трепетом смогут увидеть впечатляющий размер и острые кончики рогов.

Когда я вышла на церковное кладбище, заиграла музыка. Традиционная мелодия, которую когда-то играли на импровизированных тромбонах, барабанах, шарманках и волынках, теперь исполнялась членами местного «Серебряного оркестра» на современных корнетах, тубах и прочих духовых инструментах, изготовленных в «Бузи и Хокс»[17] в Лондоне.

«Дрожать можно не только от холода», – подумала я.

Меня так неожиданно схватили за руку, что я чуть не выпрыгнула из кожи вон.

– Флавия! Что ты здесь делаешь?

Карла Шеррингфорд-Кэмерон.

– Это мой приход, – вспылила я, стряхивая ее ладонь и очерчивая рукой круг для пущего эффекта. – Меня здесь крестили. Здесь похоронены мои предки. А ты? – спросила я не самым приятным тоном.

– Мисс Лавиния и мисс Аурелия организовали мое выступление, – сказала она. – Разве это не мило? Я буду петь «Чу, охота!».

– Великолепно, – сказала я, хотя меня чуть не стошнило.

С чего бы кому-то приглашать чужака вроде Карлы – человека из Хинли, господи боже мой! – исполнять одну из ключевых ролей в рогатом танце: роль, которая до сих пор доставалась исключительно девушкам и женщинам из Бишоп-Лейси, с тех времен, когда британский лев был еще котенком?

Карла была одета в зимнее пальто, к которому прикололи булавками множество сухих дубовых листьев. Несмотря на морозный воздух, ее лицо светилось румянцем.

– Обычно эту партию поет мисс Аурелия, но в последний момент у нее случилась неприятность с животом, и мисс Лавиния попросила меня занять ее место.

Боюсь, мне в голову пришла довольно жестокая мысль, но я не стану ее озвучивать.

– Я так часто бываю в Бишоп-Лейси на этой неделе, что начинаю чувствовать себя местной, – продолжила Карла. Ее лоб сиял жирным блеском, хотя она еще не начинала петь.

– Может, тебя тоже здесь похоронят. – Я отвернулась. Человеческое терпение не беспредельно.

Сквозь толпу протолкалась мисс Лавиния, сея направо и налево жуткие зубастые улыбки. Она была одета в старомодный наряд суфражистки с кружевами, потемневший от старости, и когда она прошла мимо меня, пронзительный северный ветер донес до меня запах нафталина (С10Н8) – таблеток от моли, химический состав которых, о чем я с удовольствием вспомнила, был описан в 1826 году великим Майклом Фарадеем.

Мисс Лавиния прошептала Карле несколько слов, та сунула руку в карман пальто и достала древний распылитель для горла. Извиняюще улыбнувшись окружающим, она широко раскрыла рот, демонстрируя миндалины, засунула наконечник глубоко внутрь, пару раз деловито нажала на резиновую грушу, прочистила аденоиды и сделала знак, что она готова. Я чувствовала запах ее дыхания даже со своего места.

И Карла, сжав руки, запела:

Вернее, пела она вот так:

Дабы продемонстрировать крутизну холма, Карла так сильно поддала громкости и высоты, что превзошла возможности человеческого слуха.