Жена моя, дай ей Бог здоровья, она хорошая женщина, но полюбить её, как своего ближнего, вот так, просто, без доплаты? Ни за что. Нет, я, конечно, люблю есть то, что она готовит, люблю чистоту, которую она соблюдает. Но её саму? Я пробовал. Нет, она не страшная. Многие даже считают её привлекательной. Те, кто не видел её с утра в бигуди и с утюгом наперевес. А я с ней однажды ночью в постели со сна столкнулся лицом к лицу. И потом до утра уже заснуть не мог.

И всё время: «это купи», «то купи».

– Купи платье, я в нём хорошо выгляжу, купи костюм, я в нём хорошо выгляжу, купи шляпу, я в ней хорошо выгляжу.

В парандже ты хорошо выглядишь. Вот её я тебе и куплю.

Я должен любить людей.

А как я могу полюбить нашего соседа? Урод. Когда видит меня в новых туфлях, у него лицо таким становится, будто он похоронил всех своих близких родственников и при этом съел три таблетки пургена.

Иду к мусоропроводу, несу пакет с мусором. Он – тут как тут:

– Хорошо жить стали, уже колбасу на помойку выкидываете!

Я говорю:

– Могу не выбрасывать, могу вам подарить.

И к носу его колбаску зелёную, которая месяц на подоконнике на солнце лежала.

Его как ветром сдуло и полдня тошнило.

А стоит машину у подъезда поставить, как он тут же:

– Что это вы свою машину под моё окно ставите?

А у него окно на седьмом этаже. Куда ни поставь, всё под ним будет.

Жена моя моет пол в коридоре в тренировочном костюме и резиновых перчатках. Он тут же, из двери высовывается:

– Что это вы вырядились, как на спартакиаду гинекологов?

Тебе-то что? Где ты видел гинекологов на спартакиаде?

В милицию на меня жаловаться ходил:

– Что это он с собакой каждый вечер под кустики ходит?

Ему говорят:

– Ну и что?

– А то, что под этими кустиками в день получки трудящиеся люди отдыхают.

И я почему-то должен его любить. Почему? А потому, что я должен любить людей.

Может, я и начальника своего должен любить? Урод. Шнобель такой, что голову от ветра разворачивает. А туда же!

– Эта женщина не в моём вкусе.

Был помоложе, так все были в его вкусе. Ни одной не пропускал. Косил всё, что движется и колышется. Даже моей жене говорил:

– Да брось ты его!

Она говорит:

– Как же я его брошу?

Он говорит:

– Часа на три брось, потом вернёшься.

Мыслитель. Нет, он, конечно, соображает, но так туго, что слышно, как вращаются со скрежетом в его голове ржавые шестерёнки. А он ещё утверждает, что закончил институт. Наверное, это какой-то особый институт: для выпускников спецшкол для дефективных детей с английским уклоном.

Но вы бы видели это лицо в момент распределения премии.

Лицо людоеда, который на голодный желудок встретил в джунглях любимую тёщу с бутылкой соуса «Кальве».

Теперь мои товарищи по работе, которых я тоже почему-то должен любить.

Марья Степановна, молодка, тридцати с гаком лет. А в «гаке» ещё двадцать. Полдня она красится. Хороша после этого, как накрашенный танк. Вторые полдня говорит по телефону.

– Ах, Де Ниро, мой кумир! Ах, Челентано, мой кумир!

Пуговкин твой кумир, вместе с Крачковской.

– Я, – говорит она, – всё время сижу на диете Клаудии Шиффер, колготки надеваю от Ким Бейсингер, платье ношу как Николь Кидман.

А выглядит всё равно как Масяня, и голос такой же противный.

Я должен любить людей. Я должен? Я должен. Кому я должен? Всем прощаю.

Вот как можно полюбить моего закадычного дружка Витальку Горлова, который приходит ко мне раз в месяц, напивается у меня в стельку, в первом часу ночи еле встаёт со стула и говорит нам с женой:

– Всё, ребята, пока, идите домой, а то мне завтра рано вставать.

А когда мы, наконец, надеваем на него пальто, он идёт в ванную комнату, наливает в ванну тёплой воды, снимает ботинки и ложится в ванну, в пальто.

А Резникова как можно полюбить? Занял у меня сто долларов, обещал через месяц отдать, и я жду обещанного уже три года.

А когда я его спрашиваю:

– Когда отдашь деньги?

Он говорит:

– Откуда я знаю, я что, пророк, что ли?

Да, я должен любить людей.

А Галька Зеленцова? Наша секс-бомба. Вот уже сколько лет ищет своё очередное бомбоубежище. Красотка. Пришла недавно: юбка с разрезом до плеча, блузка в косую линейку, будто крашеным забором по спине огрели. На голове причёска типа «барсучья нора». Говорят, очень нравится холостым барсукам. И главное, спрашивает:

– Ну, как я вам, в таком виде?

Я ей говорю:

– В таком виде вам лучше всего в безлунную ночь от людей прятаться под одеялом.

А она в ответ:

– Вы оттого злитесь, что я на вас внимания не обращаю, петух вы общипанный.

Почему петух? Уж скорее орёл общипанный.

Спросил её как-то:

– Кто вам больше нравится, Меньшиков или Михалков?

Она говорит:

– Больше всего мне нравится мой муж.

А может, я действительно об искусстве поговорить хотел? Муж ей нравится. А каждый день новый ухажёр встречает.

Я говорю:

– А что же вы со мной-то не встречаетесь?

Она говорит:

– Чтобы с вами встречаться, это надо вообще веру в человечество потерять.

Я говорю:

– А за деньги?

Она говорит:

– Да? И сколько же вы мне заплатить хотите?

Я говорю:

– Мне на вас даже долларов двадцать не жалко.

Она говорит:

– На двадцать долларов купите себе мыла и верёвку.

– Ну да, – говорю, – чтобы помыться – и в горы, где вас нет.

В общем, поговорили.

Вот и полюби их. День рождения скоро, просто не знаю, кого звать. Начальника не позовёшь – обидится, отпуск летом не даст. Так и скажет:

– Поскольку ты не любишь тёплую водку и потных женщин, в отпуск пойдёшь в декабре.

Он, конечно, сундук конченый, помощи никакой, да хоть не вредит, и то спасибо.

Марью Степановну не позвать тоже неудобно. Когда болел, приходила, печенье приносила. Хорошее печенье, крепкое. До сих пор под ножки стола подкладываю. Пусть сидит, не обеднеем.