до нее доскакал да умыкнул. Сама себе на уме девица. Тем и ценна. Она еще себя покажет, помянешь не раз мои слова.

— Не сомневаюсь, — проворчал Горан, но отнюдь не по этому поводу.

Подумал он о другом: сложно было не заслушаться, когда говорил сам Кощей, нужно обладать поистине железной волей (или головой чугунной с детства выдолбленной в ней блажью относительно добра и зла), чтобы не влюбиться в звучание голоса и не пойти за ним, отдавая всего себя. По эту сторону врат, царь часто развлекался, с завидным постоянством ловя человеческих чаровников. Он вообще питал к людям слабость, кажется, искренне восхищаясь ими. Да и чего далеко ходить: Ворон его — ученик, помощник, оборотень, сам чародей не из последних — человеческого рода княжеского. А если и Ольгу переманит?

Горан не уловил момент, когда меняться начал: чешуя сквозь кожу заблестела, побелели зрачки, а пар приобрел опасный синеватый оттенок. Горан в который раз порадовался тому, что Ольга им не помешает. Впрочем, если Кощей имел на нее планы, это продолжится недолго.

— Сложно говорить о времени, когда привык все мерить Вечностью, — заметил Кощей, говоря словно сам с собой.

Горан промолчал.

— Не стоит опасаться, — словно отвечая на его мысли, произнес Кощей. — Ты, конечно же, все еще устраиваешь меня в роли хранителя, однако и не столь интересен, как существа по ту сторону. Я вовсе не заинтересован в их гибели и поголовном переселении в мое царство. Это неинтересно, по меньшей мере. Ко мне попадали и попадают лучшие, но для того, чтобы человек стал этим лучшим, он должен прожить долгую жизнь, а не быть сожранным кровожадной тварью, с которой, увы, не сможет справиться. Больше никаких войн с людьми. Ты понял?

Горан почтительно склонил голову. Собственно, ответить ему было совершенно нечего. Да и Ольге он обещал схожее.

«Ольга…» — Горан с досадой скрипнул зубами: чаровница не шла из головы ни на мгновение.

— Я пришел, во-первых, предупредить, поскольку ждет тебя сражение; во-вторых, узнать обо всем из первых уст, — красноречиво не замечая его взъерошенного вида, произнес Кощей. — Вы, змии, сплетники почище человеческих кумушек. Признаться, каких только слухов не ходит о тебе… — он не договорил, но Горан так вцепился в подлокотники кресла, что оставил на них глубокие борозды от отросших когтей.

Кощей рассмеялся: задорно, весело, заставляя, если не расхохотаться тоже, то хотя бы улыбнуться.

Горан скрипнул зубами.

— Иные утверждают, что ты сам поддался и позволил скрутить себя заклятием.

Горан не сумел сдержаться: глаза вспыхнули опасным золотистым огнем. Чары на миг рассеялись, и мужчина, сидящий напротив — на удивление человечный, слегка усталый, с черными, будто мгла меж звездами, волосами, припорошенными серебром, и ясным пронзительным взглядом — стал виден целиком, как есть, без морока красоты и обаяния. Горан тотчас зажмурился, но собеседник и не подумал гневаться, лишь расхохотался еще громче.

— Помнится, совсем недавно ты не был столь забавен! Напыщенный сухарь, глыба, время от времени плюющаяся пламенем! Надо бы навещать тебя почаще, — произнес Кощей с такой неподражаемой ядовитостью в голосе и обещанием скорой встречи, что по позвоночнику пополз холодок.

— Не надо! — вырвалось помимо желания.

Раньше Горан никогда не произнес бы так. И не одной лишь почтительности ради, поскольку царь Кощей всегда гость интересный. Он ведь в образе мирового змея яйцо охранял, из которого триединый мир вылупился. А яйцо Род в образе утицы снес, и отбыл восвояси, чтобы вернуться уже после. И кому ж как не Кощею тайны мироздания знать и постигать. Кому как не ему ведом и сам океан, которому ни конца нет ни края. Да и если охранял, то имелось от кого. А потому порассказать Кощей мог многое, а слушать его всегда было приятно и поучительно.

Но Ольга! Как с нею быть?

— Ревнивец! — покачал головой Кощей.

Горан опустил взгляд. Только потому когти на руках и заметил.

— Ох, жди гостей. Для неразумных чудищ ты теперь кусок лакомый, как и врата, и люди за ними.

— Жду и встречу, — буркнул Горан, нахмурившись.

— Чуда-юда неразумные, беззаконные оттого и лезут к людям, как мары да моры, известные слуги Моревны: не столько горячей крови желая, сколько чувств обжигающих. До тебя всяко добраться проще.

— Им же хуже, — прорычал Горан.

— В чувствах силы таятся, способные землю с небом местами перевернуть, через себя перешагнуть, — продолжил Кощей, чуть печально, — но и многие слабости.

Горан кивнул и уж точно не ожидал того, что Кощей молвит:

— Поберегись сам. И ее от себя побереги тоже.

Горан встал слишком резко — кресло отъехало к стене, ножки прочертили борозды по полу, издав отвратительный скрип.

«А пол каменный», — походя подумал Горан.

— Сядь, — приказал Кощей, даже голоса не возвысив, но Горан не посмел ослушаться: прошелся к креслу, поднял и уселся в него, скрестив на груди руки.

Кощей пальцем повел — подплыло кресло к столу и встало на прежнем месте.

— Позови, — велел он, и на миг стало темно, словно в подземной пещере, куда испокон века не проникало ни лучика света.

— Моя гостья, — слова Горан выделил особо, — отдыхает в столь поздний час, и я не смею будить ее.

— Не пленница … — отметил Кощей. — Неужели ты в коем-то веке проявил мудрость?

Горан вопросительно приподнял брови.

— Люди, — ответил Кощей так, словно это все объясняло, — а чаровники — особенно, недаром верят в сказку о свободе воли. Она у них действительно есть. Вернее, они выдумали ее, потом искренне поверили, а затем и действительно обрели.

Горан повел плечом.

— Не сказал бы. Я бывал по ту сторону врат и скажу с полной уверенностью: нет существ, настолько готовых низвергать себя и других до уровня скотов, нежели люди. Именно люди выдумали рабство и неравенство, основанное на отличии одних от других. Причем отличия они готовы видеть во всем: рыж кто-то или черен, курнос или носат, худ или толст, богат или беден, приносит дары Велесу али Перуну …

— Велесу — мудрее, — с задумчивой улыбкой проронил Кощей, — хозяин путей, ко всем вратам