оттаптывать плечо Ольги и перелетел к Горану, тот удивленно поднял брови.

— Никогда такого не было и вдруг… — пробормотал он.

Дворечику, впрочем, до его слов дела не было, с плеча он перебрался к Горану на макушку, где удобно устроился, очень быстро взлохматив волосы в виде своеобразного гнезда.

Ольга подавила улыбку и продолжила спрашивать:

— А твои подданные извещены из-за кого ты столь долго отсутствовал?

— Разумеется, — слегка морщась от прикосновения когтей, ответил Горан. — Именно это является лучшим доказательством твоей силы. Не всякий чаровник сумел бы пленить меня.

— То есть?

— Удерживая меня столь долго, ты заслужила их уважение и доверие.

Ольге было странно слушать такое, но она не взялась спорить: видела, не врал Горан. Да и навцы, в конце концов, не люди и, судя по всему, предвзятости в отношении чужаков не испытывали. Впрочем, не удивительно: будь иначе, не сумели бы ужиться друг с другом, не упоминая о совместных походах или обороне.

— Я хотела узнать, какую роль ты отводишь мне в предстоящей схватке, — произнесла Ольга. — Не хотелось бы навредить по незнанию.

Горан нахмурился. Наверняка, будь его воля, ляпнул что-то вроде тятенькиного: сиди в светелке и носа не кажи. И тогда Ольга точно разозлилась. Но он то ли смирил себя, то ли все же очень хорошо узнал ее, поскольку ответил:

— Мне бросит вызов воздушный лунь. Специально летел в наши края с Востока. Разумеется, биться с ним в вышине я буду сам. Таковы камешки, — Горан указал на смарагд, — сейчас устанавливают по всему дворцу, в башенках и на крыше, по границам поселения за его стенами. Они защитят, если кто-то из нас рухнет с поднебесья. Однако кроме поединщика сюда сползутся его слуги, а может, кто за ним по дороге увяжется.

— Много? — спросила Ольга.

— Не слишком. С целым чаровническим орденом и главным волхвом с прихвостнями сравнятся навряд ли, но и тех, кто явятся, за глаза хватит. Конечно, все они уберутся тотчас после моей победы, но до нее постараются как можно серьезнее навредить дворцу и его защитникам, а главное — прорваться к вратам и проникнуть в твой мир. Этого допустить нельзя.

Она кивнула, пояснять более не требовалось, но Горан молвил:

— Когда в Яви случается беда и многие смерти, небо у нас скрывают багряные тучи, а из них проливается ядовитый дождь из кислоты и вашей алой крови. Соленой крови. Реки пересыхают, лава и кипяток бьют из-под земли, навцы болеют, перестают рождаться дети.

— Кто?.. — хмыкнула Ольга прежде, чем язык прикусила.

Плохо вязалось в ее представлении царство Подсолнечное Тридевятое, то бишь мир загробный, Навский и деторождение.

— По-твоему я родился в человечьем мире? — нахмурился Горан.

— Ох, вряд ли, — протянула Ольга.

«Ну да и в Яви ведь мертворожденные случаются. И воскресшие, — подумала она. — Как съест молодица рыбу златоперую или заветное зернышко проглотит, так родится у нее младенчик, да необычный: вырастит за одну ночь, будет собой хорош и силен на диво. Навьи посланцы детства не имут, они, как есть, в Явь входят. Ну а в царстве Подсолнечном, значит, живые на свет появляются. Один вот напротив стоит и взглядом прожигает».

— Наши миры связаны, именно потому я и охраняю их оба, — вторил Горан ее мыслям.

«Замечательная защита — войну затеять», — подумала Ольга и тотчас мысли этой устыдилась. Только человек глупый смерти страшится, а для навца гибель сродни переселению. Жил в одном мире, ушел в другой, там пожил в свое удовольствие, затем, как пожелал, вернулся, еще и накопил ума да мудрости.

— И твой соперник знает об этом, и все равно бросает вызов?

— А мало ли тебе известно людей, готовых сиротить малых детушек, сжигать города и веси, разорять, вдовить, неволить ради одной лишь блажи зваться властителем краюхи земли, венец на главу напялить или, того гаже, чтобы молва о нем пошла? — вопросом на вопрос ответил Горан.

Ольга потупила взгляд: возразить по существу снова ничего не нашлось.

— Тебе бы поесть, моя чаровница.

— Это перед боем-то? — фыркнула Ольга, пытаясь припомнить, когда ела в последний раз нормально. Получалось — очень давно. — Благодарю покорно, но лучше потом. Чаровники не столь сильно зависят от еды, как иные люди, но вот выворачивает их при излишнем чаровническом напряжении гораздо чаще.

Удивительно, но Горан настаивать не стал, сразу повел на стену, любоваться видами и приближающимся поединщиком. Тот аккурат только-только появился на горизонте, особо не спешил и выглядел восхитительно. При всей его… опасности — иного слова Ольга не подобрала бы никогда — он был невероятен. Огромный воздушный змей висел над кронами деревьев, извиваясь всем телом — почти прозрачным, лишь слегка более уплотненным в синеву — и шевелил плавниками, переливающимися златым, изумрудным и серебряным сиянием. Красив! А еще зубаст. Если не лгали глаза, то Ольгу он мог бы с легкостью перекусить пополам и не заметить. А еще змей (или те, кто его сопровождал) оказался вонюч. Оценить силу отвратительного запаха «посчастливилось», когда переменился ветер, а процессия преодолела половину пути до дворца.

— Он специально гонит смрад перед собой, — пояснил Горан. — Хочет запугать.

— Подобное скорее раздражает, — скривилась Ольга. — Хочется на него озеро опрокинуть.

— Зря только воду изведешь.

Весь разговор она глядела за стену безотрывно, а потому и не заметила, когда Горан обернулся. А после только и осталось, что глядеть на него оценивающе. Вроде бы в размерах Горан сопернику не уступал, но смутное беспокойство сжало сердце и никак не желало отпускать. Ольга самой себе подивилась: с чего бы вдруг?

— А те размытые фигуры, которые копошатся под ним? — спрашивать всяко лучше, нежели в себе копаться. Это-то дело нехитрое, ему всегда придаться можно, а вот вызнать побольше — нет.

— Его слуги да союзники.

Лунь, как обозвал его Горан, привлекал внимание, но внизу клубилось пылевое облако, и иногда в нем удавалось разглядеть какое-то копошение. То щупальце виделось, то краешек крыла или перетянутое гусеничное тело.

— Тогда мне лучше встретить их внизу перед воротами, — задумчиво проговорила Ольга.

— Делай, как знаешь. До полусотни лучших моих воинов уже там.