моментально на это реагирует урчанием. Приходится зажать живот руками, чтобы никого не оглушить.

- Можешь не прятаться, - звучит из кухни голос Ольги, - Ивана нет.

Я растеряно моргаю, но снимаю ботинки и иду к ней. Сердце громко стучит от волнения, и ладошки увлажняются. Чувство стыда такая неприятная штука, от которой не скроешься, даже забив голову в землю, а мне очень стыдно перед ней.

- Так, Лин, садись давай, а то утром не поела, - Ольга суетится около плиты и стола, а я стопорюсь в дверном проёме, заламывая пальцы, - что-то случилось?

Поворачивается ко мне и разглядывает с паникой в глазах. Отрицательно качаю головой, на что Ольга шумно выдыхает.

- Тёть Оль, - делаю шаг вперед, и сердце тут же подскакивает к горлу, - я…

Теряюсь от того, как она смотрит на меня. С ожиданием. Ком в горле стремительно увеличивается, а уж запал и вовсе идет прахом по ветру.

- Прости… - пожимаю плечами и дышать перестаю, потому что тёть Оля молчит.

- Линка-Линка, - подходит и улыбается, - все в порядке. Садись за стол.

- А папа когда вернется?

С таким напряжением спрашиваю, что сбиваю к чертям все настройки. Если так и дальше продолжится, то буду в обморок падать от впечатлений.

- Не знаю, - Ольга пожимает плечами и как-то грустно поджимает губы, - он на работу поехал, Лин. Не уточнял, когда вернется.

- Ясно, - отворачиваюсь, чтобы скрыть обиду.

Уехал…

Опять…

- Лин, мне к Аришке нужно. Буквально на пять минут. Артёмка спит. Позовешь, если что.

Слышу уже из коридора и киваю. После тотального напряжения наступает опустошение, а за ним и расслабление, словно я экзамен сдавала и волновалась, зная все ответы. Шумно выдыхаю, но стоит входной двери закрыться, как из комнаты раздается громкий детский плач. По позвоночнику тут же пробегает разряд тока. Я выпрямляюсь и выхожу в коридор.

- Тёть Оль! – кричу, но, естественно, что она не слышит.

Дохожу до двери и касаюсь ручки пальцами. Не спешу открывать. Медленно вдыхаю и выдыхаю.

Я должна это сделать.

Разворачиваюсь и иду на душераздирающий крик младенца. Руки потеют сильнее обычного, когда пересекаю комнату и останавливаюсь около кроватки. Пухлощекий малыш весь покраснел. Его щечки влажные от слез, и я растерянно смотрю по сторонам.

- Тише-тише, - говорю скорее себе, чем ему, находя рядом соску, которую он удачно выплевывает и продолжает кричать, - что же делать-то?

Начинаю качать кроватку, но Артёмка не унимается, а у меня все дрожит. Он такой маленький. Крошечный совсем.

Что нужно делать?

Тянусь к нему и тут же одергиваю руки. Страшно брать его на руки. Вдруг я…

Фух-х-х…

Прикрываю глаза, вспоминая, как тёть Оля аккуратно качала его на руках, и набираюсь сил повторить этот трюк. На всякий случай оглядываюсь, но никого нет, чтобы помочь.

- Тёма, - произношу, сокращая его имя, и тихонько беру на руки, придерживая головку.

Напрягаются все мышцы и органы. Сердце в таком ужасе, что я рвано выдыхаю, и смотрю на братишку. Он же мой брат… Маленький… Я его без мамы оставила, и сама отвернулась… Пару слезинок попадают ему на личико, и малыш замирает. Начинаю качаться из стороны в сторону.

- Прости меня, Артёмка… Прости, пожалуйста… - шепчу, часто моргая и выдыхая. – Прости…

Удивляюсь тому, что он успокаивается. Не засыпает. На меня смотрит. Сердце сегодня установило рекорд по произведенным ударам. Не знаю, каков его лимит, но волноваться не перестаю. Даже когда появляется тёть Оля, не замечаю. Не могу оторвать от него глаз.

Глава 36

Руслан

Внимательно смотрю на то, как Ева, прикусив кончик языка, пишет в тетради. Вот уже несколько дней подряд мы зависаем по вечерам в квартире моей матери, вместе грызем гранит науки и проводим время втроём.

Я неизменно становлюсь наблюдателем, когда мама принимается с усердием следака задавать Майоровой вопросы, и нет, я не рассказал ей о том, как трагично погибла родительница Евы.

Я не имею права болтать на каждом углу или осуждать, потому что понимаю её чувства. Сам сижу в такой шкуре и давлюсь виной, как косточкой от рыбы. Ты вроде ее проглатываешь, но в гортани все равно колет до потемнения в глазах. До встречи с Евой мне удавалось быть равнодушным ко всем телодвижениям рядом. После случая с Димкой я несколько раз дрался с парнями в школе, только из-за того, что они имели наглость упомянуть о нём в паршивом смысле, и пару раз бил по носу тем, кто называл меня убийцей.

А потом «эйфория» прошла… Вина проявилась во всей красе, и я запечатал все эмоции под замок.

- Ты решил, куда будешь поступать? – моргаю, приходя в себя, и прокашливаюсь, замечая взгляд Евы.

- Нет, - и правда не задумывался над этим вопросом.

- Тёть Оля сегодня спросила, а я не знала, что ответить, - продолжила Майорова с задумчивым видом, - ни один предмет меня особо не привлекает.

Ева тяжело вздохнула. Наверное, беседы о будущей профессии становятся некой традицией в каждой семье. О моих желаниях осведомлялась лишь мать, а отец был уверен, что в дальнейшем я пойду по его стопам.

- Я вообще не понимаю, как можно сейчас определиться со своим будущим, - вдруг выдала Ева с такими яркими эмоциями, что мои брови полезли на лоб, - мне даже восемнадцати нет. Я не знаю, какое платье выбрать, а от меня требуется взвешенное решение о деле всей жизни.

- Слишком близко к сердцу принимаешь.

- А ты? – теперь удивлена Майорова, а я спокойно растягиваюсь вдоль кровати и помещаю руки под голову. – Мне кажется, ты так спокоен, потому что все решил.

- С чего такие выводы?

- Не знаю, - она пожимает плечами, - просто создается такое впечатление.

Ева замолкает, а я сажусь, проводя рукой по лицу.

- Не вижу смысла думать о том, чего может и не быть, - выражение лица Майоровой меняется, и я хлопаю по покрывалу, призывая поваляться и забить на уроки, - иди. Давай, история никуда не убежит, а вот момент легко.

Она мешкает, но всё-таки поднимается и идёт ко мне. Аккуратно ложится, и я разваливаюсь рядом.

Притворись моим другом.

Ничего глупее нельзя было придумать. Именно это лезет в голову, когда я поворачиваю голову и смотрю на Майорову, щеки которой розовеют