из глубины памяти. Но она ничего не сказала отцу о своем открытии. Когда детский голос около нее восторженно прокричал: «Мама, смотри, туфельки с помпончиками! Какие хорошенькие!» — она полностью перевела про себя всю фразу на французский. Но, словно желая даже от самой себя скрыть это, она спросила отца, манерно грассируя:

— Что сказала эта девочка?

У перекрестка они замедлили шаг. Йожеф Рошта посмотрел на дощечку, прибитую на стене углового дома.

— Переменились названия, — сказал он Жанетте и неуверенно свернул в переулок.

Вскоре они вышли на какую-то широкую улицу.

Серые многоэтажные дома остались позади. В глубине по-зимнему голых садов возвышались особняки, выкрашенные в желтый и зеленый цвет. По обе стороны тротуаров тянулись ряды деревьев, а на мостовой, где редко показывались машины, дети играли в мяч да прогуливали своих собак старушки. В конце улицы вздымалась вверх церковная колокольня.

— Вот мы и пришли, — сказал Йожеф Рошта и вытер платком пот со лба. — Прошу тебя, Жанетта, милая…

Но девочка, не дожидаясь окончания просьбы, стремительно вошла в парадное с высоко поднятой головой — так несется под всеми парусами яхта через опасные воды.

Они вошли в просторный зал. Посередине его стояли длинный стол, стулья, вдоль стен расположились шкафы, этажерки, набитые книгами и тетрадями. На стенах висели картины и рисунки. Отсюда Йожефа и Жанетту направили в комнату поменьше. Здесь друг против друга стояли два стола, и за каждым сидела женщина. Одна из них, невысокая и круглолицая, медленно подняла голову с тяжелой короной густых рыжевато-золотистых волос.

— Добрый день! — поздоровался Йожеф Рошта.

— Добрый день! — ответили обе.

Вторая так и не взглянула на них, зато невысокая выжидательно смотрела на Жанетту, которая стояла, откинувшись назад и лениво покачиваясь на каблуках.

— Вперед![14] — сказала молодая женщина с золотой короной волос и приветливо кивнула девочке.

— Добрый день, мадам! — звонко ответила, почти прокричала, Жанетта по-французски.

Пожилая женщина, сидевшая за другим столом, тоже невысокая, но худая и хрупкая на вид, подняла свое узкое лицо от бумаг.

— Девочка — француженка? — спросила она.

— Да. Вернее, видите ли…

— Пожалуйста, садитесь.

— Я хотел бы поговорить с директором.

— Это я, — сказала пожилая женщина с узким лицом и протянула руку Йожефу Рошта. — Моя фамилия Авар, а это наша учительница, Марта Зойом, — представила она золотоволосую женщину.

Переговоры продолжались довольно долго. Йожеф Рошта достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенные бумаги, и обе женщины внимательно просмотрели их. Время от времени открывалась дверь, входили другие преподаватели, сообщали о чем-то, с интересом прислушивались к разговору, расспрашивали сами и уходили с папками под мышкой. По всему зданию разнесся резкий звонок. Послышалось хлопанье дверей, топот быстрых ног, гомон детских голосов. Директор встала, Йожеф Рошта тоже поднялся.

— Надо представить нотариально заверенный перевод ее документов на венгерском языке, — сказала директор. — Девочка, конечно, и до этого должна посещать школу.

— Быть может, после каникул, в январе…

— Об этом не может быть и речи, — энергично возразила директор. — Занятия начинаются в восемь часов утра.

— Хорошо…

Йожеф Рошта направился к двери. Он сжал руку дочери и смущенно сказал директору:

— Дочка моя немного своенравна и…

— Не беда, — ответила директриса. — Она выглядит сообразительной. До свидания.

Они направились к выходу вместе с Мартой Зойом. Большие, сиявшие влажным блеском карие глаза учительницы улыбались. Она обняла Жанетту за плечи, но девочка нетерпеливо вывернулась. Легкая, приятно пахнувшая рука Марты Зойом на мгновение нерешительно повисла в воздухе, затем, словно обидевшись на грубый отпор, спряталась в кармане темно-синей юбки. Когда они вышли из учительской, в широком коридоре шум немного утих. По каким-то невидимым проводам всех уже облетела новость: в школу записалась девочка из Франции, будет учиться в седьмом классе «Б». Перед учительской собралась целая толпа любопытных; вышедших из дверей встретило чириканье детских голосов. Толпа чуть-чуть расступилась перед ними, затем сомкнулась опять. В центре ее теснились ученики седьмого класса «Б». Чувствуя себя героями дня, они смелее всех высказывали свое суждение о девочке из Франции, которая, гордо подняв голову, направлялась к лестнице.

— Худющая, как глиста… — сказала толстая, веснушчатая девочка, набивая рот булочкой.

— Нет… но очень уж фасонистая! — прервал ее другой голос. Обладательницей его была очень высокая, смуглолицая девочка; все в ней казалось чрезмерно длинным — красные руки, ноги, падавшие на плечи черные волосы с жирным блеском, тонкий нос и большой рот. Она немного пришепетывала и говорила, растягивая слова.

— Для нашей Новак она, конечно, фасонистая, потому что француженка! — взвизгнул еще один высокий, совсем детский голос.

Обрывки разговора слились затем в отдаленный гул.

«Худющая, как глис… глиса». Что бы могло означать это слово — глиса?» — думала Жанетта, пока отец прощался с учительницей.

— Я буду твоей классной руководительницей, — сказала Марта Зойом и обернулась к Йожефу Рошта: — Скажите, пожалуйста, вашей дочери, что она будет учиться в моем классе. Я преподаю историю и венгерский язык. До свидания.

…И вот они снова на улице, где на мостовой играют в футбол ребята, где желтые и зеленые домики с балконами — словно цветы в глубине пустынных садов. Йожеф Рошта крепко сжал руку девочки. Непонятная ему самому горячая жалость щемила его сердце. Он оглянулся на огромное кирпичное здание школы с широкими, сверкающими окнами, окинул взглядом большой сад, какой-то успокоительно чистый и тихий, и мысленно сравнил всю картину с мрачным обликом трепарвильского монастыря. Обнадеживая самого себя, он вспомнил энергичное тонкое лицо женщины-директора, теплый, приятный голос Марты Зойом. Да, Жанетта будет в хороших руках, несомненно в хороших!.. И все же ему почему-то было так жалко, до боли жалко свою бледную, безмолвно шагавшую дочку. «Бедная девчурка! Характер у нее упрямый, непокорная, а кругом столько чужих! Милая моя,