— Друг мой, будь добр, опиши эту историю. Она будет занятным чтением для других.

И при этом мотор автомобиля заглушил взрыв смеха, который до сих пор лежит камнем на моей душе.

Хотя я и не последовал строго этому пожеланию, в некотором роде я стал тем, чего они от меня ожидали. Хотя сейчас я и подписываю книги собственным именем, в определенной степени я пишу то, чего от меня хотят, говоря себе при этом, что однажды вечером у меня хватит духа восстать и отправиться на поиски выстрела, прерванного Богартом в тот вечер в Лондоне. Постепенно я начинаю привыкать бродить по улицам, пряча лицо за смешными темными очками, которые, как от солнечного света, могут защитить меня от приставаний прессы. Однако они не позволяют скрыться от шума шагов, повсюду сопровождающего меня, не давая ни мгновения отдыха, этого чувства удаленности от всех и вся, которое бывает столь необходимо, когда мир становится настолько близким, что вот-вот заставит захлебнуться. Я захожу в какой-нибудь бар и пью до состояния опьянения или до тех пор, пока в моем пьяном бреду не возникает фигура, которая направляет на официанта свой грозный взгляд, требуя, чтобы он не наливал мне больше спиртного. Без ярости, без презрения я смотрю тогда на моего воображаемого хранителя и различаю в сумраке бара вежливый и пренебрежительный взгляд Богарта, будто бы не он, а кто-то еще из моих бесконечных привидений оставил меня жить на этом свете. Часто, когда нескончаемые путешествия полностью выматывают меня, я провожу пару дней дома, думаю о бароне Блок-Чижевски, проклинаю его и пытаюсь написать разрушительную историю на листах бумаги, которые с пунктуальностью снабжают пищей мою печь. Наряду с воспоминаниями о тех несчастных временах я храню книгу, которую несколько лет назад передал мне администратор дома престарелых после того, как посвятил меня в обстоятельства превращения в человеческую руину барона Блок-Чижевски. Речь идет всего лишь о старом военном ежегоднике, на страницах которого имеется фотография группы офицеров рейха во время открытия концентрационного лагеря в Треблинке. В центре, как сообщает подпись под фотографией, стоит улыбающийся генерал Тадеуш Дрейер, слева от которого расположился бригадир Аликошка Голядкин, а справа некий Франц Кретшмар, лейтенант Девятого инженерного корпуса. Был ли этот человек сыном того старика из Франкфурта, о котором заботился Блок-Чижевски со времен войны? Что общего у этого инженера с проектом «Амфитрион» или полковником Адольфом Эйхманом? К сожалению, моя интуиция сильно уступает способностям несчастного Ремиджио Коссини, и поэтому, как и хотел того когда-то человек, оставивший меня жить на этом свете, я могу попытаться найти ответы только в иллюзорном царстве своей собственной фантазии — там, где каждая история и каждое слово непременно ведут к неправде.

Игнасио Падилья.

Сан-Педро-Чолула, 1999.

Неоднократно Дэниэл Сэндерсон выступал в свою защиту, говоря о том, что его книги рождаются не из земной Истории, а из тех обширных пространств космоса, которые распространяются над временем людей и наций. Полагаю, что таким образом он подвигает нас к поиску в Истории белых пятен, которые оставляет нам его фантастика.

Библиография, связанная с фигурой Адольфа Эйхмана, исключительно обширна, но ее можно свести к двум книгам: «Пленение Адольфа Эйхмана» Моше Перлмана и ставший уже легендарным труд Ханы Арендт «Эйхман в Иерусалиме». События, которые нас интересуют, довольно просты: после поражения рейха Адольф Эйхман убежал из Германии под именем Мартина Бормана и после долгих скитаний по Малой Азии обосновался в Аргентине, выдавая себя за некоего Риккардо Клемента. Он был задержан в Буэнос-Айресе в мае 1960 года, предстал перед судом в Иерусалиме в апреле — декабре 1961-го, осужден и повешен в Тель-Авиве 31 мая 1962 года. Несмотря на многочисленные свидетельские показания и признания, сделанные в ходе судебного разбирательства, было немало сомнений относительно истинной личности человека, взошедшего на израильский эшафот после одного из самых драматичных в истории судов.

Что же касается генерала Тадеуша Дрейера и проекта «Амфитрион», тут вычленить правду значительно труднее. Существует некоторая информация, связанная с предполагаемым проектом по созданию двойников, который под руководством маршала Германа Геринга разрабатывали в первые месяцы войны в качестве возможного ресурса противостояния силам Генриха Гиммлера, его вечного соперника внутри рейха. Тем не менее известно очень немногое об истинных руководителях этого проекта, который прекратил свое существование в 1943 году из-за заговора против господствовавшего режима, который готовили при поддержке евреев. Среди людей, наиболее приближенных к Герингу, был один офицер австрийского происхождения по имени Тадеуш Дрейер, награжденный Железным крестом за подвиги, совершенные при Пьяве, который исчез в мае 1943 года. Именно Дрейер появляется на фотографии, возможно, той самой, о которой упоминает Сэндерсон в последней части своей книги, хотя она была сделана не в Треблинке, а, вероятнее всего, на заднем дворе главных казарм гестапо и опубликована не в военном ежегоднике, а на одной из центральных страниц специального выпуска «Штюрмера». Молодого человека с фотографии действительно зовут Франц Т. Кретшмар, и в военных документах имеются сообщения о его гибели во время осуществления плана «Барбаросса». Как бы ни сложилась его судьба, этот молодой человек удивительно похож на сохранившиеся фотографии Тадеуша Дрейера в тот период, когда последний вернулся в Австрию как герой Первой мировой войны. Таким образом, мысль о том, что эти два человека могут быть сыном и отцом, возможно, не лишена оснований. Участвовал ли при поддержке генерала Дрейера молодой Кретшмар в проекте по созданию двойников Германа Геринга? Был ли он, как предполагает Сэндерсон, тем, кто, изменив свою внешность и прошлое, заплатил своей жизнью за преступления, совершенные Адольфом Эйхманом? Хороший шахматист, Эйхман ни разу не отказался от своего имени во время судебного процесса в Иерусалиме, но это не является веским опровержением версии, выстроенной Сэндерсоном. С другой стороны, я сильно сомневаюсь, чтобы инженер Кретшмар хранил молчание на суде, чтобы предоставить своему отцу или вышестоящему начальнику защиту, в которой последний не нуждался. Более правдоподобно предположить, что молчание Кретшмара в Иерусалиме связано со стремлением обманутого или незаконнорожденного сына отомстить тому человеку, который превратил его в еще одну пешку на гигантской шахматной доске войны. Сам Дрейер сказал в момент тоски, свойственной, может быть, только отцу, любовнику или Богу, которого предали в результате совершенных им же ошибок, что он «дал жизнь этому человеку, но украл его душу». Эту душу, единственное и секретное имя которой только со смертью снова станет принадлежать нам.

Саламанка, 1998 — Сан-Педро-Чолула, 1999.