Руслан берет меня за подбородок, разворачивает голову, снова целует, даже несмотря на то, что мои губы сжаты.

— Заберу тебя себе, поняла. С этого дня только я буду тебя трахать.

Звук телефонного звонка, раздавшегося с пола, сражает нервы ударом тока. Я знаю, что это звонит Мирон. Звонит мне тогда, когда я ему изменяю.

Толчки Руслана становятся все быстрее, мелодия не смолкает, и я жмурюсь, говоря себе, что сейчас все это закончится. Пока мои мысли не идут дальше того, как мне жить дальше. Я просто хочу, чтобы это закончилось.

Я вздрагиваю, когда ощущаю брызги семени на своей коже. Вскрикиваю, когда его член надавливает мне на анус и врывается внутрь. Кусаю губу до крови, дрожа от боли и унижения. Несколько секунд, несколько мучительных толчков, и все прекращается.

Я разглядываю капли воды, скатившихся в центр раковины, не могу не моргнуть не пошевелиться. Руслан тяжело дышит мне в затылок, его тело все еще прижато к моему. Пусть он уйдет, а я подумаю как мне жить дальше. Я впустила его сама. Ответила на поцелуй. Мирон меня никогда не простит.

— Можешь уйти, — говорю шепотом. — Прямо сейчас. Хотя бы это выполни.

Руслан отстраняется, я чувствую, как по ногам стекает его сперма. Не поднимаю головы, чтобы ненароком не встретится с ним глазами в отражении.

— Собирай шмотки. Поедешь со мной.

— Я никуда с тобой не поеду.

Я слышу шорох ткани, звук задергивающейся молнии. Хочу, чтобы он ушел.

— Думаешь, он тебя после этого оставит? — голос за мной звучит резко и раздраженно. — Теперь ты больше не его девочка. И ты сама меня впустила.

Капля, катящаяся по стенке раковины, исчезает в хромированном сливе, и я закрываю глаза. Звук удаляющихся шагов, грохот хлопнувшей двери доносится до меня сквозь слои бесплотной ваты. Телефон на полу оживает снова, становясь финальным аккордом моего отчаяния. «Не совершай того, что было бы неприятно, сделай я это по отношению к тебе», эхом фонит в ушах. Мирон никогда меня не простит.

Паркетная доска, подсвеченная лучами солнца, насмехается надо мной. Сейчас, в гостиной, которую я привыкла считать своим домом, нет ни одного дружественного предмета. Ведь у них все по-прежнему, а у меня нет. Все они: стеллаж, ваза, купленная мной в винтажном магазине Флоренции, покетбук во стократ лучше и мудрее меня. Сейчас весь мир лучше меня, а я непроходимо глупая и слабая.

Телефон, лежащий рядом в очередной раз оживает мелодией, которая навсегда отпечаталась внутри меня клеймом вины и беспомощности. Это одна из ранних песен Сати, потрясающей красоты баллада, установленная на Мирона. Он звонит мне в шестой раз, а я не нахожу в себе сил взять трубку. Ведро с водой по-прежнему стоит посреди гостиной. Я так и не успела убраться.

Я мечусь. От жалости к себе до самобичевания. Остановиться где-то посередине не получается. Внутри меня все по-прежнему дрожит от унижения, ослабнуть которому ни на секунду не дает ноющая боль между ног и горящие ссадины на коже. Хочется свернуться комком и выть оттого, что это произошло со мной, оттого, что горячим струям воды не удалось смыть с меня всю ту грязь, царящую в душе. Останавливает лишь мысль о том, что я сама все это допустила. Что оказалась настолько глупа и наивна, что позволила себе обмануться тем, чего нет, что очаровалась придуманным образом человека, который не имеет ничего общего с реальностью. Оказалась настолько слабой, что не устояла перед соблазном. Сейчас мне хочется уснуть и не просыпаться — это мое первое наказание. Я знаю, что будет и второе. Когда Мирон вернется домой. Я бы могла рыдать у него на руках часами, пока под его прикосновениями не выплакала свои страхи и боль. Он моя единственная и такая необходимая таблетка утешения, на которую я вряд ли когда-либо получу рецепт. Я ему изменила.

Я обнимаю себя руками в попытке унять поднимающуюся дрожь. Так холодно. Пожалуйста, пусть это будет нелепый сон, пожалуйста, пусть изобретут машину времени. Мне всего-то нужно отмотать назад час. Я бы не открыла дверь. Я бы пропустила не два гудка, а больше. Я бы не стала целовать Руслана. Тогда мы с Мироном все еще могли поехать вдвоем на Мадагаскар и быть счастливы. Даже несправедливо, что всего один поступок способен скомкать и перечеркнуть всю твою жизнь. Один поступок — и ты летишь в пропасть под названием «неизвестность». Я больше не знаю, что будет завтра, кроме того, что в нем меня не ждет ничего хорошего.

Звук проворачивающегося дверного замка заставляет меня съежится и на секунду зажмуриться. Так рано. Еще нет и четырех. Почему он приехал так рано? Почему не дал мне времени подготовиться?

Меня снова начинает трясти, и я приходится сильнее обнять себя руками.

— Малыш? — из коридора доносится гулкий стук шагов, и я не к месту думаю, что Мирон снова забыл снять обувь. Когда мы съехались, я почти месяц потратила на то, чтобы приучить его это делать. Наверное, он волнуется. Наверное, потому приехал так рано. Поэтому не дал мне времени подготовиться.

— Тати. — Шаги обрываются в дверях гостиной, Мирон останавливается в дверях. Я не могу на него посмотреть. Надо, но я все еще не могу. — Что у тебя с телефоном? Я перезванивал, но ты не брала трубку.

Я сильнее сдавливаю локти и заставляю себя поднять голову. С того момента, как за Русланом захлопнулась дверь, глаза оставались сухими, но сейчас, глядя на Мирона, щеки разрезают первые мокрые дорожки. Я вновь возвращаюсь на тропу честности. Он мне слишком близок, а я слишком слаба и раздавлена, чтобы сдерживаться.

— Тати, малыш… — Мирон в два шага оказывается рядом, опускается передо мной на колени. Отводит волосы, упавшие мне на лицо, всматривается в глаза. Волнуется за меня. Потому что пока ничего не знает.

Я закусываю губу изнутри и слабовольно позволяю ему себя утешать. Впитываю нежность прикосновения к своему лицу, то, как он вытирает мои слезы. Собираюсь духом. Нет, я больше не собираюсь ему врать.

— Тати, мне нужно, чтобы ты сказала, что случилось, — голос Мирона становится твердым, он убеждает, помогает встать на ноги. Это всегда срабатывало, но сейчас другой случай.

Я смотрю на него. Лицо Мирона близко, он самый красивый мужчина из всех, кого я знала. Почему я даже не мгновение позволила себе об этом забыть?

— Я тебе изменила, — выходит из меня осипшим шепотом.

Его пальцы даже не покидают мою щеку, просто застывают. Зеленая радужка темнеет, словно в нее капнули чернил, выгоревшие на концах ресницы вздрагивают. Повисшая пауза за мгновение сжигает в комнате весь воздух.

— Когда, — не вопрос, и не утверждение. Просто слово, стрелой протыкающее мою грудную клетку.

— Сегодня. Недавно. Это был Руслан.

Тепло его руки падает вниз, коже вновь становится холодно. Я на секунду слабовольно отвожу взгляд и снова его поднимаю. Губы Мирона потеряли цвет, и скулы кажутся острее. Я не слышу его дыхания, вместо них мне чудятся сбивчивые удары сердца. Тук — провал — тук.