дня еще машинопись, а затем домашние задания. И для чтения, и для прогулки нужно было найти время, потому что она не могла жить в затворничестве, ее тянуло к людям, к их радостям и печалям.

Из комнаты Марушки были видны окна расположенной на противоположном берегу реки ткацкой фабрики Рачека. Там на станках работала самая младшая сестра пани Климовой, Аничка Скршитекова, бойкая и улыбчивая девушка с веселыми глазами и ямочками на щеках. Они с Марушкой были почти одногодки, но Аничка относилась к ней с благочестивым уважением. Марушка была для нее почти тем же, что и учитель Кратохвил, муж сестры.

— Она такая красивая и умная! И совсем не гордая! — рассказывала о ней Аничка дома родителям и брату.

— Ну так приведи ее к нам, и мы с ней познакомимся, — предложила ей мать.

Через несколько дней Марушка шла в гости в дом к бабушке.

Никто не называл мать Анички иначе как бабушка. Ведь у нее было уже несколько внучат. Лишь самые младшие, Ольда и Аничка, еще не жили семейной жизнью. Но Ольда бегал в Лажанки к Власте, а Аничка… Бабушка хорошо знала, с кем на фабрике девушка делила завтраки, поэтому всегда старалась дать ей с собой на работу побольше продуктов.

Они все сидели вокруг большого стола: старый пан, с щегольскими усами, рядом с ним бабушка, добродушная и улыбчивая, потом Аничка, Марушка и Ольда. Марушка была очень счастлива, что находится среди близких людей.

Она измучилась от бесконечного ожидания. С Юлой она встречалась редко. Каждый раз Марушка с детским нетерпением ожидала встречи, но всегда случалось что-нибудь непредвиденное, что мешало им. Чья в том была вина? На этот вопрос трудно дать ответ.

Над домом у Белого ручья шумели грабы, в кухне на плите подпрыгивала крышка на черной кастрюльке, а в окно закрадывались осенние сумерки. В этих мягких сумерках словно кто-то прошел по кухне, ступая легко и неслышно. Близкая душа, близкое сердце, дом… Далекий и такой родной.

Сколько незабываемых минут пережила Марушка над дымящимся супом, над миской картофеля в мундире, над золотистым лекарственным чаем, подслащенным янтарным медом!

— От собственных пчелок, — никогда не забывал отметить дед.

— И из собственных трав, — подхватывала бабушка. — Это волшебные цветы, сорванные в ночь накануне Ивана Купалы. Они притягивают любовь, если даже она удалена на сотни верст.

Ах, бабушка, если бы это было так! Но Марушка уже давно поняла, что никаких волшебных цветов нет, что все на свете человек должен добыть сам — и любовь, и счастье. И утраченную свободу.

Марушка стремилась к людям. Юла среди рабочих не нашел понимания, но ведь там, где промышляют случайной работой люди самых разных характеров, которых нельзя объединить общей идеей, вряд ли можно добиться успеха.

Аничка работала на фабрике. Ольда, ее брат, тоже, наверное, понял бы… И второй брат, который работал в Збройовке в Брно. А они наверняка знают и других. Нужно только добиться их доверия, убедить их, что у нее честные намерения, что она не предаст.

Из дома бабушки домой ее провожала Аничка, иногда Ольда, а однажды к ним присоединился и старший брат Ольды. Он рассказал о Брно, о работе на заводе, о том, как рабочие саботируют. По пути они свернули на лесную тропинку и уселись на траву. Было почти темно, от земли шел пряный аромат, а в просвете между темными кронами деревьев на небосводе мерцала единственная звезда. Звезда надежды…

Брат Ольды зажег большой плоский фонарь с голубым стеклом.

— Я вам кое-что принес. — Он вытащил из нагрудного кармана листок бумаги.

Марушка склонилась и в голубом конусе света прочла:

— «Чешская молодежь! Друзья и подруги! В ваши руки попало заявление, с которым к вам обращается революционная организация молодого чешского поколения. Мы призываем вас к революционной активности и усилению сопротивления и борьбы против необузданных бесчинств нацистских оккупантов, против рабской эксплуатации, которой оккупанты и чешские капиталисты подвергают нас, весь трудовой народ…»

Это было заявление Коммунистического союза молодого поколения.

«Не верь людям…» «Нет, Юла, я не могу не верить — не сердись на меня за это, — никто еще меня не подвел, никто мне не навредил. Только ты, любимый, ранишь меня суровым словом, равнодушием, недоверием».

«Без моего участия ты станешь совсем другой, — написал он ей недавно, — а благодаря мне ты окрепнешь!» «Я хочу оставаться твоей, я все время твоя, но сегодня я уже не могу быть Марушкой, которую только воспитывают. Сегодня я Марушка, которая сама будет воспитывать, потому что те семена справедливости и красоты, которые ты посеял в моей душе, уже давно взошли и теперь дают плоды. Я богата, настолько богата, что должна давать все, что знаю, всем, кто жаждет и голодает, кто стремится к знаниям».

Благоухающими и тихими были леса вокруг Веверска-Битишки. Они со всех сторон обнимали город, и во все стороны по ним разбегались тропинки в близлежащие села: Лажанки, Книнице, Чебин, Куржим, Драсов, Островачице, Мартов, Бранишов, Мальгосговице, Гвоздец…

Сколько людей-единомышленников, сколько сердец, горящих нетерпением, сколько рук, готовых разбить все старое и открыть простор для нового и лучшего! И как же она была слепа, что всего этого не видела! Она ходила вокруг них, погруженная в свои личные переживания, отупевшая от своих собственных мелочных болей.

— Марушка, куда ты все время ходишь? — спрашивала Люба.

Она привыкла в интернате, что все свободное время Марушки принадлежало ей. Теперь и Люба переехала в Худчице, и без подруги ей было грустно. Она догадывалась, что Марушка выполняет какую-то важную работу, и хотела бы сопровождать ее в дороге, но та никогда не брала Любу с собой. Почему?

Марушка будто бы читала ее мысли.

— Не думай, что я тебе не верю. Но прежде чем человек займется чем-нибудь подобным, у него должна быть полная ясность.

Она сказала: «Чем-нибудь подобным». Она была уверена, что Люба отлично поняла, что она имеет в виду.

Они как раз проходили около худчицкой мельницы. В воздухе кружилось множество разноцветных листьев. Стоял теплый осенний день, какие иногда бывают в середине октября. Небосвод оставался еще голубым, но солнце уже не было таким щедрым, как летом.

— Ну что-нибудь менее важное, чтобы ты убедилась… чтобы я могла доказать тебе, — несмело произнесла Люба. Она никогда не была многословной.

«Как наша бабушка, — подумала Марушка. — Идеальный характер для борца».

— В этой работе все одинаково важно, — возразила она, а увидев разочарованное лицо Любы, успокоительно обняла подругу за плечи, — но кое-что для тебя у меня все-таки есть.