старому вояке опять вернулись невозмутимость и самообладание – качества, характеризующие настоящего джентльмена. Бодрое расположение духа не покидало того и во время игры в бридж, за которой они решили скоротать вечер. Причем стоит отметить, что Паркинс действительно был для полковника достойным уважения соперником. Когда к двенадцати часам ночи он уходил к себе в номер, то мог сказать, что этот день прошел неплохо, и что последующие две или три недели его жизнь в гостинице «Глоуб Инн» обещает быть такой же спокойной и размеренной, как и этот первый проведенный в ней день. – Особенно мне стоит на это надеяться, – полагал он, – если я буду продолжать работать над своей техникой игры в гольф.

Проходя по коридору, он наткнулся на портье, в обязанности которого входило чистить одежду и обувь, тот его остановил и сказал:

– Прошу прощения, сэр, как раз в тот момент, когда я чистил вашу куртку, что-то выпало из кармана. Я положил этот предмет на комод в вашей комнате, сэр, – там какая-то дудочка или что-то вроде того. Ой, не стоит благодарностей. Она лежит на комоде в вашей комнате, да, да, сэр. Спокойной ночи.

Его слова напомнили Паркинсу о той самой маленькой вещице, которую он нашел сегодня во время прогулки. Штуковина была весьма любопытная, и поэтому он решил её лучше рассмотреть при свете свечей. Сделана она была из бронзы, сейчас это он уже видел, а своей формой она напоминала современный свисток, которым подзывают собак. Он присмотрелся еще внимательней и понял, действительно – это был свисток. Он хотел в него свиснуть и поднес его к губам, да вот только тот оказался забитым до отказа мелким затвердевшим песком или грунтом, который невозможно было выбить просто постучав обо что-то твердое, а нужно было вычищать ножом. Всегда аккуратный во всем, за что бы он ни брался, Паркинс выскреб ножом песок из свистка на листок бумаги, а потом подошел с ним к окну для того, чтобы почистить. Ночь стояла за окном спокойная. Когда он открывал оконную створку, то увидел на небе яркую луну. Он остался стоять у окна, чтобы еще раз взглянуть на море и звезды, и луну, и вдруг заметил запоздалого гуляку, где-то вдалеке на берегу сразу прямо напротив гостиницы. Немного подышав ночным воздухом, он захлопнул окно, слегка удивившись тому, что в Бернстоу люди гуляют в столь поздний час, и опять принялся рассматривать свой свисток. Тут он заметил, что на свистке есть какие-то знаки, не просто знаки, а какие-то символы! Потерев глубоко вырезанную надпись для того, чтобы её можно было лучше разглядеть, он прочитал и крепко задумался. Профессор прекрасно понимал, что смысл написанного для него настолько же непонятен, сколь и те письмена, которые сохранились со времен Валтасара[134] на руинах Вавилона. А надписи на свистке были – как спереди, так и сзади.

Одна из надписей была:

А другая:

– Мне обязательно нужно прочесть то, что здесь написано, – думал он. – Правда, увы, я основательно подзабыл латынь. Вот смотрю я на эти надписи, а мне кажется, будто я ни единого слова не знаю из тех, которые кто-то умудрился здесь выгравировать. Длинная надпись, похоже, самая простая. Скорей всего это означает: "Кто это тот – кто придет?» Точно, так и будет. Тогда лучший способ об этом узнать – взять и свистнуть в него.

Он осторожно подул в свисток и неожиданно замер от изумления, весьма довольный тем, что ему удалось извлечь такой прелестный звук. Казалось, для звука этого не существует никаких преград, и хотя был он нежным и едва уловимым профессор неожиданно для самого себя где-то глубоко почувствовал, что слышно его на долгие мили. К тому же этот звук обладал великой силой (такой же силой обладают многие ароматы) и способностью создавать образы в сознании. Через какое-то мгновение он будто пережил озарение, и сразу за стремительным порывом свежего ветра он достаточно ясно увидел сквозь ночную тьму широкую черную полосу, словно уходящую в другое измерение, а в самом её центре одинокую фигуру. Откуда она появилась – он не мог понять. Может быть, ему удалось заметить еще что-нибудь, если бы та призрачная фигура не исчезла, уносимая порывом ветра ударившего в оконную раму. Всё произошло так неожиданно, что это заставило его встрепенуться и осмотреться кругом. Как раз в этот момент чайка, поднимаясь ввысь, взмахнула крылом и, пролетая где-то высоко в ночном небе, отразилась в оконных стеклах.

Волшебный свист буквально заворожил его, и поэтому он не смог удержаться от того, чтобы не подуть в свисток еще раз, только на это раз уже смелей. Тот звук, который ему удалось извлечь вслед за первым, был более коротким и намного громче, чем предыдущий, причем такой, что сразу рассеял все миражи. Никакого видения больше не появилось, хотя он очень надеялся на то, что увидит еще что-нибудь. – О, Боже, что это! Каким сильным стал ветер всего за несколько минут! Какой ужасный ураган! Я так и знал, оконные замки не держат! К тому же еще и обе свечи задуло! Такой ветер всю комнату способен перевернуть вверх тормашками.

Первое, что нужно было успеть – это закрыть окно. Со стороны могло показаться, будто двадцать Паркинсов вступили в схватку с небольшой оконной рамой. Он уже почти выдохся от напряжения и чувствовал себя так, словно ему пришлось бороться со здоровым и сильным взломщиком, настолько мощным был порыв ветра. В одно мгновение порыв ветра стих, и окно само по себе с грохотом захлопнулось. Теперь оставалось лишь только снова зажечь свечи, и посмотреть на то, что ветер успел натворить за это время. Впрочем, нет, ничего он вроде бы не сломал. Ни одно оконное стекло не разбилось. Единственное, что, по крайней мере, успел сделать этот шум, так это разбудить жильца из соседнего номера. Было слышно, как полковник топает, расхаживая по своей комнате в одних чулках, и ворчит.

Ветер не спешил стихать. Он с ревом носился за гостиницей, временами его дикие порывы переходили в унылый и безутешный вой, про который Паркинс справедливо заметил, такой способен заставить дрожать всех у кого нервишки пошаливают. А через какую-то четверть часа он уже думал, что даже те, у кого с нервишками всё в порядке, наверняка чувствовали бы себя гораздо лучше, если бы им не довелось при всем этом присутствовать.

То ли виноват