– Я секьюрити. Стоять здесь.

– Ага, понятно, элемент наружной рекламы, – пробормотала Тищенко, шествуя прямиком к барной стойке.

Кто-то сунул ей в руку на входе «аперитив-комплимент», который она, прежде чем взгромоздиться на высокий стул, щелчком пульнула по полированной столешнице в дальний угол.

– Коньяк. Двести граммов, – заказала Тищенко по-русски, справедливо полагая, что уж если таксист и зазывала проявили знание языка Пушкина и Толстого, то бармену сам Аллах велел. Тот кивнул, достал из-за спины фужер для шампанского и, продемонстрировав этикетку «Hennessy», налил посудину до краев. Подвинул блюдечко с тонко нарезанным лимоном и дощечку с лепестками сыра. Улыбнулся одними губами:

– Нормаллно?

– Пойдет.

Фужер Настя опорожнила залпом. Бармен даже перестал тереть белоснежной салфеткой пузатый пивной бокал.

Настя попросила сахар. Посыпала им несколько лепестков сыра, положила сверху кружок лимона. Этой единственно возможной для коньяка закуске ее научил один из любовников.

Теперь она сидела и ждала, когда начнет хмелеть. Только вместо расслабления и куража коньяк отчего-то вызвал мелкое противное дребезжание внутри и легкую тошноту.

– Давай еще сто, – потребовала Настя, подвигая бармену пустой фужер. На сей раз в его глазах промелькнуло сомнение.

– Думаешь, не смогу расплатиться? – Анастасия криво ухмыльнулась. – Возьми вперед. – Она притянула к себе болтавшуюся где-то за спиной сумочку, рванула молнию, достала кошелек, кинула на стойку с десяток купюр в сто и пятьдесят евро. – Ну сколько я должна за твой вонючий «Хеннеси»?

Бармен взял лежавшую сверху зеленую банкноту, положил в ящик кассы. Сдачу и разбросанные по стойке купюры собрал в аккуратную стопку и вложил Насте в руку. Кулак с зажатыми в нем деньгами подтолкнул к кошельку. Настя снова ухмыльнулась:

– Какая забота!

Сумку она снова хотела закинуть за спину. Но бармен перехватил ремешок, накинул его Насте на шею, а ридикюль положил на стойку перед клиенткой. И только после этого налил в фужер коньяку. Вчетверть меньше того, что в первый раз:

– Больше – нет. Нельзя.

– Да ты кто такой, чтоб мне указывать?! – вскипела Настя. – Налей, сколько сказали!

Парень молча помотал головой и, обернувшись, крикнул:

– Исса!

Через секунду из задворок бара появился невысокий плотный мужчина лет пятидесяти с неестественно белым и широким пробором на черных зализанных волосах. Бармен показал глазами на Настино запястье, на котором болтался белый пластиковый браслет с названием отеля.

Тищенко точно помнила, что коньяк она допила. Потом мужичок с пробором вышел из-за стойки, взял ее под руку и повел на улицу. Там попросил дать ему денег. Нет, не ему, а таксисту. Настя дала.

Всю обратную дорогу она, кажется, проспала. Во всяком случае, очнулась только тогда, когда кто-то сильно потряс ее за плечо. Следующий этап – из машины в номер – Тищенко преодолела почти осознанно. Вот только ноги слушались плохо, поэтому пришлось крепко вцепиться в двух нехилых парней, которые в свободное от перетаскивания пьяных туристок время трудились носильщиками.

Проснувшись утром, Настя обнаружила, что лежит на кровати ничком и в полной экипировке. Точнее, полулежит, потому что на ложе располагалось лишь две трети ее бренного тела – ноги от середины бедра свисали над полом и страшно затекли. А вот голова, как ни странно, не болела. Зато пить хотелось нестерпимо.

– Так вот ты какой, дедушка сушняк, – пробормотала Тищенко и открыла дверцу вмонтированного в туалетный столик бара-холодильника. Там стояли маленькие бутылочки: спрайт, кока-кола, пиво, минералка. Тищенко решила начать с самого сладкого. За колой последовал спрайт, потом минералка. Пиво она допить не смогла.

Наручные часы показывали половину девятого. Надо надеяться, все же утра, а не вечера. Нет, точно не вечера, потому что сквозь неплотно задернутые шторы пробивался яркий солнечный свет.

Подставляя голову, плечи, спину под тугие водяные струи, Тищенко решала, хочет она есть или нет, и давала себе задание непременно наведаться в медпункт, поскольку вчера легкомысленно пропустила визит к врачу.

Предыдущий день она приказала себе вычеркнуть из жизни. Вымарать. Уничтожить. Мозг сделал вид, что подчинился, однако не вычеркнул, не выбросил и не уничтожил, а запрятал в самый дальний чуланчик, прикрыл туда дверку и повесил замок.

Настя тщательно уложила волосы, поверх купальника надела нарядную тунику из натурального шелка. Подошла к большому, висящему над туалетным столиком зеркалу, и с удовлетворением отметила, что никаких следов ночного загула на физиономии не наблюдается. Провела руками по груди, талии, бедрам и подмигнула своему отражению:

– Фиг ли нам, красивым бабам!

Все лежаки у бассейна оказались заняты. Она уже хотела двинуть на пляж, как услышала:

– Настя! Идите к нам! – У бара с двумя бокалами пива в руках стоял Николай.

Когда они подходили к занятым его семейством лежакам, он радостно завопил:

– Смотрите, кого я привел!

Вероника вежливо улыбнулась, осведомилась о здоровье и углубилась в толстую, обернутую газетой книгу. Никита, занятый японским кроссвордом судоку, взглянул на чужую тетку без всякого интереса, а когда отец попросил его освободить лежак («Все равно же не загораешь!»), сделал это с демонстративным неудовольствием.

Николай спросил, что принести Насте из бара.

– Пожалуй, мороженое и стакан колы со льдом.

– Айн момент!

– Надо же! Кто бы мог подозревать в тебе такое джентльменство! – едко заметила Ника.

«Чего это она бесится? Уж не ревнует ли своего бесценного? – лениво подумала Тищенко. – Может, ее Коля ходок? Да нет, не похоже…» Ее размышления прервал сам Николай:

– Настя, я не спросил, какое именно мороженое вы предпочитаете. Взял четыре шарика: вишню, киви, дыню и ваниль с тертым шоколадом.

Ника, не отрывая глаз от книги, хмыкнула то ли иронично, то ли презрительно. Николай, чтобы загладить неловкость, поспешно поинтересовался:

– Настя, а вы сами откуда?

– Из Москвы.

– Там и родились, и школу закончили?

– Нет. Я с Урала.

Ника опять хмыкнула. Недобро, с издевкой.

– Что-то не так? – обернулась к ней Тищенко.

– Да нет, ничего особенного. Просто я вспомнила фразу из кино: «Она что, с Урала?»

«А ты, милочка, еще и глупа, как пробка, – подумала Настя и, вопреки своему жизненному правилу не обращать внимания на больных и идиотов, разозлилась: – Что ж, получай, фашист, гранату!» Она повернулась на бок, спиной к Нике, лицом к Николаю, картинно оперлась локтем о лежак и, помешивая ложечкой в вазочке с успевшим подтаять мороженым, почти пропела: