Война между Австрией и Францией стала началом конца русско-французского союза, но два эпизода, имевшие место зимой 1809–1810 гг., на некоторое время затормозили этот процесс. Наполеон согласился с тем, что его послу в России Арману де Коленкуру следовало разработать проект франко-русской конвенции, которая должна положить конец страхам России относительно возможной реставрации польского государства. Примерно в то же время Наполеон развелся со своей женой Жозефиной и искал руки сестры Александра I. Некоторое время ходили слухи о том, что Наполеон добивался женитьбы на великой княгине. В марте 1808 г. крайне обеспокоенная императрица Мария попросила русского посла в Париже выяснить, действительно ли существует такая угроза. В то время очевидным объектом притязаний французского императора могла быть великая княжна Екатерина. Брачный союз этой чрезвычайно отважной и волевой молодой женщины с Наполеоном мог стать интересным и захватывающим событием. Однако, несмотря на все свое честолюбие, Екатерина не могла смириться с мыслью о том, что ей придется стать женой корсиканского бандита. Вероятно, чтобы избежать такой возможности, она в 1809 г. вышла замуж за своего дальнего родственника, герцога Г.П. Ольденбургского. После этого единственно возможной кандидатурой оставалась великая княжна Анна, которой на момент поступления предложения от Наполеона едва исполнилось 16 лет[122].

Просьба руки Анны, высказанная Наполеоном, была очень некстати для Александра. Он не желал выдавать свою сестру замуж за Бонапарта и равным образом не хотел оскорбить французского императора своим отказом. В своем завещании Павел I устанавливал принцип, согласно которому решение о замужестве его дочерей находилось в компетенции их матери, и в каком-то смысле для Александра это служило великолепным оправданием для того, чтобы уклониться от решения этого вопроса, хотя, ссылаясь на неспособность подчинить своей воле женщину, он подтверждал все опасения Наполеона относительно своей слабости. Александр скорее боялся вызвать раздражение своей матери, но на самом деле оба одинаково смотрели на данный вопрос, и это являлось лишь одним из признаков растущего согласия между ними по политическим вопросам. Конечно, императрицу ужасала мысль о подобной женитьбе, но она отдавала себе полный отчет в том, сколь опасно было вызывать раздражение Наполеона. Она писала своей дочери Екатерине, что Александр поведал ей о том, что западная граница империи очень уязвима, а на предполагаемых путях вторжения противника нет ни одной крепости: «Император сообщил мне, что если бы Господь даровал ему пять лет мира, он построил бы десять крепостей и привел бы финансы в порядок». Императрица признавала тот факт, что долгом императорской фамилии было самопожертвование на благо государства, но она не могла смириться с мыслью о том, что ей придется отдать в руки Наполеона свою дочь, еще совсем ребенка. То обстоятельство, что две старшие сестры Анны были выданы замуж в юном возрасте и обе умерли при родах, усиливали противодействие императрицы. В конце концов великая княжна Екатерина нашла компромисс: Наполеон не получит прямой отказ, но ему будет сказано, что, потеряв двух дочерей, императрица приняла твердое решение, что ее последняя дочь не должна выходить замуж до своего восемнадцатилетия[123].

К тому моменту, когда полуотказ российской стороны достиг Наполеона в феврале 1810 г., он уже давно отдал предпочтение другому варианту — женитьбе на дочери австрийского императора, эрцгерцогине Марии-Луизе. Александр подавил как свое негодование по поводу того, что Наполеон одновременно вел переговоры сразу с двумя императорскими дворами, так и свой потаенный страх относительно того, что женитьба Наполеона на представительнице австрийского двора будет способствовать крушению франко-русского союза и изоляции России. Практически тогда же он испытал потрясение, узнав об отказе Наполеона ратифицировать конвенцию, делавшую невозможной реставрацию Польши. Наполеон заверял Россию в том, что не собирался восстанавливать польское королевство, но не мог подписать конвенцию, обязывающую Францию преградить путь кому-либо, включая самих поляков, кто желал бы это сделать. В каком-то смысле споры о конкретном содержании конвенции были бессмысленны: никто не мог заставить Наполеона выполнить условия подписанного им соглашения, да и его верность договорным обязательствам оставляла желать лучшего. Однако нежелание Наполеона даже сделать вид, что он идет навстречу российской стороне касательно Польши, в глазах России выглядело еще более подозрительно. С этого момента франко-русские отношения начали стремительно ухудшаться и сохранили этот вектор вплоть до начала войны в июне 1812 г. Не случайно новый военный министр России М.Б. Барклай де Толли в начале марта 1810 г. представил служебную записку, в которой рассматривались меры по защите западной границы Российской империи от нападения французов[124].

Тем временем континентальная блокада начала причинять России серьезные неудобства. Александр всегда признавал, что участие России в экономической блокаде Англии являлось «основой нашего союза» с Францией. Восстановление отношений с Великобританией пробивало брешь в условиях Тильзитского договора и делало войну с Наполеоном неизбежной. По этой причине он воздерживался от этого шага вплоть до того момента, когда французские войска пересекли границу российских владений в июне 1812 г. Однако уже к 1810 г. стало ясно, что требовалось сделать нечто для того, чтобы снизить урон, нанесённый России континентальной блокадой[125].

Одной из крупнейших частных проблем было стремительное падение ценности бумажного рубля, который к 1811 г. являлся практически единственной валютой, имевшей хождение внутри России. В июне 1804 г. стоимость бумажного рубля составляла три четверти его серебряного эквивалента; к июню 1811 г. она равнялась одной четверти. На то было две основные причины. Во-первых, единственным способом для государства покрыть огромные военные расходы в период 1805–1810 гг. являлся выпуск все новых и новых бумажных денег. Во-вторых, континентальная блокада в сочетании с экономической и политической неопределенностью вызвала кризис доверия в деловых кругах. Даже серебряный рубль в 1807–1812 гг. потерял одну пятую своей стоимости против фунта стерлингов. Стоимость бумажного рубля на иностранных биржах стремительно падала. Это серьезным образом отражалось на стоимости содержания русских войск, участвовавших в сражениях на территории Финляндии, Молдавии, Кавказа и Польши: Коленкур вспоминал, что шведская кампания стоила Александру в переводе на французские деньги пятнадцать серебряных франков на человека в день, отмечая при этом, что «шведская война разоряет Россию». К 1809 г. доход казны составлял менее половины государственных расходов — на горизонте замаячил кризис. Реальная стоимость налоговых поступлений в этот год составила 73% от того, что было собрано пятью годами ранее. В то самое время, когда России предстояла подготовка к войне против Наполеона, подобная ситуация была равносильна катастрофе[126].