— А ты не боишься?

— Что ты меня следом за Маринкой отправишь? Не боюсь! Видишь ли, я подстраховалась. Случись со мной несчастье, многое всплывет… И про ваш с Маринкой старый бизнес, и про маму мою…

— Давние дела.

— Срок по некоторым еще не истек. Да и не полиции тебе бояться надо, у них же у всех родственнички остались. Скорбящие. Некоторые до сих пор скорбят. Обрадуются, получив письмецо с твоими данными…

— Ну ты и стерва! — Женщина восхитилась.

— Как есть. Да про Раечку вы тоже забыли, сами устроились, а Раечку…

— Раечка давно…

Евгения засмеялась:

— Это ты другим заливай, что Раечка мертва. Матушка Раиса покаяться была рада, а покаяние ее нотариус заверил.

О чем они говорят? Алина ничего не понимает, а вот Макс слушает с явным интересом. Даже вперед подался. И главное, про Алину он будто бы и забыл.

Ничего.

Она не обижается.

— Поэтому, повторюсь, мы нужны друг другу. И денег я тебе дам. В качестве жеста доброй воли. Постарайся не потратить все сразу… Но взамен мне кое-что нужно. Вчера к вам привозили одну девицу, Алиной звать. С вывихом или растяжением, уж не знаю точно.

Алина встрепенулась.

— Была такая, — признала вторая женщина. — Ничего особенного, совершенно себя запустила. Кожа в отвратительном состоянии, про волосы вообще молчу…

— Молчи, молчание — золото. Надеюсь, ты ей лишнего не сболтнула?

Над поляной повисло молчание.

— Ну? — Евгении первой надоела тишина. — Я же просила, держать язык за зубами! Как вас вообще не посадили?! Чудом, не иначе…

— Да ничего я ей не сказала! Только что знала Маринку давно, что она ко мне ходила… Да успокойся! Ее не тем кремом намазали, перепутали, уродки криворукие. Сколько раз говорила, к моей косметике не соваться, так ведь не слушают. Она ничего и не запомнила, к Таньке поперлась, а та уже с ней поговорила, пара сеансов…

— Что ж, — задумчиво произнесла Евгения, — может, оно и к лучшему… Мутная девица…

Это Алина мутная? Она прозрачна, как… как… сравнение не придумывалось.

— Думаю, теперь она к тебе частенько наведываться станет. Поговори с Танькой, пусть назначит чего-нибудь для душевного спокойствия.

— Зачем?

— Сама как думаешь? — грубо оборвала Евгения.

Алина же вцепилась в Максову руку. Это ведь не то, о чем она подумала, не то… Совсем не то… Ее никто не собирается убивать!

— Тихо. — Макс произнес это на самое ухо и Алину приобнял, успокаивая. — Я тебя никому не позволю обидеть.

Алине хотелось бы поверить.

— Нет!

— Не тебе решать. — Евгения была непреклонна. — Хочешь получить свою долю?

— Ты же говорила…

— Кто знал, что Маринка такую глупость допустит? А у этого урода, оказывается, жена имелась, бывшая, но с какого она именно здесь и сейчас объявилась? И успокойся! Помнится, раньше ты так не переживала, так что жду… И не светись здесь.

— Знаешь… — Это женщина сказала после долгой паузы. — А ты ведь хуже ее, много хуже… Маринку хотя бы совесть мучила. Ты же…

— А мне плевать на Маринку. И ты не обольщайся. Тебя я тоже не пожалею…

И стало тихо.

Тишина эта длилась и длилась. В ней темная фигура Евгении скользнула к дому, и с легкостью, необычной для ее комплекции, женщина взобралась на подоконник и исчезла в доме.

— Вот такие пироги, Алинка, — произнес Макс задумчиво. — И что скажешь?

Сказать Алине было нечего.

— Она… Получается, что это была она?

— Не спеши. — Макс наклонился и неожиданно поцеловал Алину в макушку. — Тут, конечно, многое звучало, но, сдается мне, что не все так очевидно. А вот Раису эту найти стоит…

Как он ее искать собирается? Кто это такая?

Макс не объяснил, Алина же не стала спрашивать.

Часть 2

О РОДСТВЕННИКАХ

В особняк Альваро явился в указанное время. Вошел, естественно, с заднего хода, потому как вид его нынешний доверия не внушал.

Дверь ему открыли не сразу.

— Я пришел к дону Диего… — Альваро протянул мрачному слуге, во взгляде которого читалось неприкрытое презрение ко всяким оборванцам, записку. — Меня ждут.

— Проходи. — Слуга скривился, должно быть, пытаясь представить, за какой надобностью молодой хозяин пригласил в дом личность столь недостойную.

Альваро повели коридорами для слуг, тесными, в которых и кошка-то с трудом развернется.

— Жди здесь, — велел слуга, отворив перед Альваро дверь. — Я доложу хозяину.

И удалился с гордо поднятою головой, будто бы именно он являлся владельцем дома. Альваро осмотрелся. Комнатушка, в которой его оставили, была невелика, и, судя по некоторому запустению, заглядывали сюда крайне редко.

Альваро усмехнулся: похоже, для него отыскали самую что ни на есть захудалую комнатенку, какая имелась в этом особняке. Боятся, что украдет что-нибудь? Впрочем, человек, понимающий в тонкостях воровского дела, и здесь нашел бы, чем поживиться. Хотя бы вот той статуэткой в виде голубки. Альваро прошелся, тронул голубку. И голубка, посаженного на подоконник. Коснулся запыленных штор. Выглянул в окно и, попробовав задвижку, которая поддалась легко, окно приоткрыл.

— Матушка, я так больше не могу! — Взволнованный мужской голос доносился откуда-то снизу, и Альваро прилег на подоконник, высунулся, пытаясь разглядеть говорящих. Но, верно, говорили в комнате этажом ниже, а потому увидел он лишь карниз и жирных голубей, по нему разгуливавших. — Я устал побираться!

— Потерпи, дорогой…

— Он обращается со мной, будто с прислугой! Хотя… нет! С прислугой он обращается куда более уважительно!

— Скоро все изменится. — Женщина говорила негромко, и, чтобы расслышать ее, приходилось сосредоточиться, впрочем, господь милостью своей наградил Альваро отменным слухом.

— Он только и говорит, что о моих долгах. — В мужском голосе появились хнычущие нотки.

— Мануэль, согласись, что в чем-то твой брат прав. Мы не можем позволить себе…

— Мама! А как же мое честное имя!

Альваро хмыкнул: опыт подсказывал, что именно подлецы больше всех заботятся о честном имени.

— Да надо мною весь Мадрид уже смеется! Как же… Мануэль вынужден побираться! Мне скоро милостыню подавать станут! А я…

Звук хлесткой пощечины Альваро ни с чем бы не перепутал.