– Опять врёт! – закричал кто-то из толпы. – Верблюд – животная басурманская, рогов у него нет, а есть мешки на спине, и в те мешки он сено про запас складывает. И не говорит он, а вопит противно да плюётся…

Все враз загалдели, вспоминая подробности про животное верблюда, но Кольцо поднял руку – и стихло сразу.

– Пусть рассказывает, – сказал главарь разбойников, – и что дальше там?

– Тёмные они людишки, – обиженно засопел тощий, – а зверя по-иному зовут, верьблютом, потому как выясняет у всех приходящих: крепки ли в вере православной? А кто верой слаб, глуп да «Отче наш» не знает – на того блюёт ядом и протыкает насмерть серебряным рогом!

– Дык рога же у него железные, – насмешливо заметил кто-то, – откуда серебряные взялись?

Тощий отмахнулся, заторопился, пока не перебили:

– Да. Проник я в тот город, а там – благодать: улицы караваями вымощены, коли проголодался – отломал и ешь. Палаты кругом каменные, и в каждой – по царю. Потому как Царьград: одни цари только там и живут.

– И что, ни купцов, ни ремесленников, никакого другого сословия в том городе нет? – удивлённо спросил Кольцо.

– Нет, – промямлил тощий, – Царьград же.

– Чудесный какой рассказ, – заметил именинник, – поучительный, а главное – правдивый.

– Ага, – обрадовался тощий, – а где награду-то получать?

– Погоди, правдолюбец, – ласково сказал Фёдор, – на один вопрос ответь мне: если в том городе одни цари проживают, то кто дерьмо убирает? Неужто тоже цари? По очереди?

Повисло молчание. Первым сообразил Архипушко, засмеялся тонко:

– И-и-и!

А уж следом захохотали остальные: и толстопузые разбойники, и поодаль стоящие крестьяне, и нищеброды – конкуренты тощего. Оттащили в толпу, давая подзатыльники:

– Заврался совсем, ботало коровье.

Следующей выступила вперёд баба: поперёк себя шире, лицо – будто сырое тесто, глазки бледные, как пожухлая голубика, а в руке – туесок, прикрытый платком. Зажурчала неожиданно тонким голоском:

– Ой, матушки, так спешила я, так спешила, чтобы тебе, сударь мой, историю поведать; моя повесть такая, что правдивей и не сыщешь, вот прямо сейчас вели: а поищите-ка правдивее, да хоть до конца света твои молодцы дойдут да всех поспрошают, да пусть и до самого Мурома, или даже дальше, через брод или мостик, и не добьются-то правды такой; а у любого в княжестве пытай – кто самый правдивый? – так всякий на меня укажет – Матрёна, мол, с самого детства ни разу не соврала, вот как младенцем рот раскрыла и заговорила, так и никогда слова ложного не произнесла, ни одной враки, вот те крест…

Фёдор, ошарашенный, даже отступил. Пробормотал:

– Во даёт баба. Ни разу не споткнулась. Сыпет, как из дырявого мешка.

– Да какая же я баба тебе, соколик ясный?

– А кто же? – удивился ватаман.

– Девица я, – заявила Матрёна, и рыхлые щёки залил несмелый румянец. Спохватилась и вновь затараторила: – Так о том и речь, касатик мой, что я – девушка невинная, и тут такое чудо со мной приключилось: шла через поле, да замаялась, устала, прилегла на минутку да и заснула; а во сне вижу – снизошло с неба облако златое, а из него – голос ангельский: готова ли, Матрёна? – а я завсегда готовая, ну и говорю, давай, мол; и пролилось то облако дождиком тёплым, солнечным; так вот, случилось чудо, понесла я и в назначенный срок родила; ну как – родила? породила; а ещё спустя небольшой месяц или год опять шла через то поле, да притомилась, устроилась в травушке-муравушке, и спустился на меня ворон чёрный, крыла раскинул; разомлела я да и затяжелела, а в нужное время от бремени разрешилась; а в другой раз выполз из норы змей – степной полоз, и…

Матрёна на миг остановилась – набрать воздуху для дальнейшего повествования. В наступившей паузе послышалось, как длинный рыжий бродяга шепчет своему носатому спутнику:

– Мифы Древней Греции. Вот тебе и Леда, и Даная в одном лице, глупом и круглом.

Но слов тех никто не понял.

Кольцо дёрнул себя за сиротскую бородёнку, очнулся:

– Погоди тарахтеть, девственница. И где плоды твоих странных беременностей?

– Здесь, – Матрёна содрала с корзинки платок, – гляди, касатик.

В толпе запыхтели: каждый норовил заглянуть в плетёный коробок. Там, на дне, лежали три куриных яйца: невеликих, испачканных.

– Вот они, детки мои, в невинности рождённые. А вылупятся – будут голуби белые, божьи птицы. Теперь давай мне обещанную награду, боярин, а то все кругом только и думают, что ложью уста свои поганят, лишь одна я правду-то тебе поведаю, а не кривду; давеча была я на погосте…

– Всё, хватит, – устало сказал Фёдор. Увидел Гнуса, проворчал: – Чего стоишь столбом? Убери её.

Гнус спохватился, начал отталкивать Матрёну. Баба продолжала бормотать что-то про погост и небывалый урожай репы в том году, но её уже оттеснили на задворки.

– Что же вы, странники божии, – укоризненно сказал Кольцо, – неужто никто меня сегодня не удивит поучительным, богоугодным, но при этом правдивым повествованием? Или действительно никто из вас дальше Мурома не ходил, ничего вкуснее брюквы не пробовал?

Вперёд рванулся было Архипушка, но долговязый аккуратно придержал его за рубище, и первым выступил спутник рыжего – черноволосый и носатый. Сказал с нездешним говором:

– Благородный дон Теодор, я – странствующий монах родом из далёкой Бургундии. В своих путешествиях видел я и синеву Средиземного моря, и жёлтые пески Аравии, и выжженную землю святой Палестины; спал в пустыне, укрываясь лишь звёздным небом, и замерзал в персидских горах на небывалой высоте, где так далеко от грешной земли, что даже дышится с трудом. Но я хочу рассказать тебе не правдивую повесть моих странствий, а подлинную историю двух разбойников, распятых вместе со Спасителем нашим, на соседних крестах. В Писании говорится, будто звали их Дисмас и Гестас; немало злодеяний совершили они, кровью невинных были испачканы листы их судьбы…

Фёдор слушал внимательно, задумчиво теребя бородку; и Дмитрий понял, что правильно просчитал психологию главаря похитителей княгини, придумав и заставив тамплиера заучить рассказ. Тем временем Анри продолжал:

– Известно нам, что Дисмас раскаялся и вслед за Иисусом проследовал в царствие небесное, а Гестас хулил Господа и за то был наказан. Но это – не вся история. В синайском монастыре обнаружил я древний манускрипт, написанный рукой апостола Фомы, в котором повествуется о жизни Гестаса; о том, как служил он властителям города Иерусалима и заведовал рынками, но был оболган и едва избежал казни…

Бывший тысяцкий прервал:

– Пойдём в мой дом, странник. Там ты расскажешь мне эту историю от начала до конца.

– Со мной мой спутник, сириец, – быстро сказал Анри и показал на Дмитрия, – разреши ему проследовать с нами.