Так он и поступает. Три долгих часа сидит в своей комнате, пока в туалете рядом с родительской спальней в последний раз не спускают воду. За это время он успевает дважды подрочить и выпить забытый под кроватью теплый «ред булл». Сна как ни бывало: то ли из-за кофеина, то ли из-за адреналина. Все, пора за дело. Он как можно тише крадется вниз по лестнице, проходит через кухню и выскальзывает на улицу. Велик стоит у стены дома. Сайлас запрыгивает на него и мчится по Уайлди-роуд к пруду, где чуть не проскакивает мимо дома Джун Рейд. Резко затормозив, он слезает с велика и забрасывает его в кусты.

С дороги света в доме не видно. Это старинный двухэтажный каменный особняк, но правая его часть, самая старая, построена из дерева. Окна всех комнат второго этажа выходят на другую сторону, люди там могут еще не спать – с дороги не поймешь. Придется обойти дом вдоль кухни и посмотреть. Может, сделать круг через лес? Но так и перебудить всех недолго, куча веток и камней под ногами. Лучше тихонько шмыгнуть по подъездной дорожке и мимо кухни.

Гравий шуршит под ногами, как бы тихо и медленно он ни ступал. Кажется, путь до лужайки займет целую вечность… Зато там шаги будет уже не слышно, можно идти спокойно. Добравшись до ближнего угла дома, Сайлас замечает узкий прямоугольник света, падающий из окна прямо на каменный сарай. На кухне горит свет, причем он мерцает и дрожит: кто-то ходит прямо перед окнами. «ЧЕРТ ЧЕРТ ЧЕРТ!» – шепчет Сайлас себе под нос. Он приникает спиной к стене и кладет ладони на грубую деревянную обшивку, чтобы лучше держать равновесие. Назад пути нет. Он прокрадется вдоль стены и затаится под кухонным окном – будет ждать, пока люди не уйдут спать. Шаг вперед… Прямо над головой проносится летучая мышь. Сайлас падает на землю и закрывает лицо руками. Поначалу изнутри не доносится ни звука. Цикады всюду, их рев просто оглушителен, но очень быстро он превращается в фоновый шум, столь же незаметный и первобытный, как и темнота, в которой сидит Сайлас. А потом откуда-то доносится голос. «С крыльца, мать его!» – думает он. Как же он забыл про чертово крыльцо? Оно прямо тут, сразу за кухней! Половина пути уже пройдена. Если он чихнет, то на крыльце его точно услышат. Сайлас начинает паниковать. Он слишком близко, слишком на виду… Надо дышать спокойнее, но не получается. Тогда он крепко сжимает руками свои ноги. До сарая, где припрятан рюкзак, осталось не больше двадцати ярдов, но с тем же успехом он мог бы находиться на другом конце города. Сайлас в западне. Делать нечего – только ждать, пока все уснут.

Скорчившись в темноте, он пытается разобрать, о чем говорят на крыльце. Непохоже, что эти люди готовятся к свадьбе. На свадьбе его старшей сестры Холли они распили на веранде целую кегу пива и просидели там почти до четырех утра. Ее жених Эндрю, богатенький парень из нью-йоркской семьи, нанюхался кокаина. Они с однокурсниками пробрались в бассейн «Харкнесса» и плескались там голышом. Это было прошлым летом, и сестры не разрешили Сайласу поехать с ними. Пришлось торчать на веранде с родителями и дядями, смотреть, как они надираются, и слушать ссору родителей Эндрю о том, кто поведет машину.

Происходящее на крытом крыльце дома Джун Рейд больше смахивает на похороны. Сайлас частенько видел в городе Лолли – она была клевая хипповая девчонка, и сразу видно, что из богатой семьи. Ее жених вроде тоже ничего, только малость зануда и всезнайка. Днем, на лужайке, Сайлас подслушал их разговор – обсуждали перелеты и чемоданы. Лолли Рейд небось уже сто раз летала на самолете и бывала в таких местах, о которых он даже не слышал. Сайлас летал единственный раз в жизни: в Орландо, когда ему было одиннадцать. Они с сестрами гостили у бабушки, та встретила их в аэропорту, а потом два дня таскала по очередям Диснейленда. Лолли Рейд явно не бывала в Диснейленде, она не из таких.

Дверь крыльца со скрипом открывается, раздаются шаги. Люк! На нем белая футболка поло и темные брюки. Он идет в дальний конец лужайки, к деревьям. «Поссать захотел», – думает Сайлас, глядя на белую футболку в далекой темноте, похожую на привидение. Люк стоит там долго, куда дольше, чем люди обычно справляют нужду. Наконец возвращается в дом – поначалу идет прямо на Сайласа, но потом сворачивает к крыльцу. Оттуда вновь доносятся голоса, которые постепенно перемещаются на кухню. Затем – шаги по внутренней лестнице, на втором этаже включают кран, спускают воду в унитазе. Хлопает дверь, и дом погружается в тишину.

В кухне ненадолго включают воду. Закрывается дверца шкафа. И тут – медленное тиканье. Тик. Тик. Тик. Люк и Джун спорят, а фоном что-то тикает. Она говорит, что все это уже обсуждалось и сколько можно тратить время на эту болтовню, а Люк просто твердит ее имя. Словно пытается отговорить ее прыгать с крыши или моста. «Джун», – повторяет он. Тиканье замолкает. Она опять говорит, но слов уже не разобрать: видимо, отошла от окна. Они явно ссорятся, и по тону и громкости их речи Сайлас понимает, что спор становится все ожесточеннее. Кто-то загораживает собой оконный проем. Они прямо тут, прямо у него над головой! Теперь он слышит каждое слово:

– Джун, я не стану извиняться за то, что искренне ответил на вопрос твоей дочери. Это ведь правда! Я уже дважды делал тебе предложение.

– Все очень сложно, и ты это знаешь, – строго отвечает Джун, совсем как его мать.

– Ничего я не знаю! Что тут может быть сложного?! Объясни мне, пожалуйста, а то я не понимаю.

Сайлас никогда не слышал Люка таким расстроенным. На работе он бывает напряженным, серьезным, но не настолько.

Голос Джун стихает, и до Сайласа доносятся лишь последние слова:

– …не могу я!!!

Люк по-прежнему стоит у окна.

– Это вранье. Я тебя люблю, и ты вроде тоже меня любишь. Мне, конечно, не с кого брать пример, но по моим представлениям люди в таких случаях женятся!

Он почти орет. Джун что-то отвечает, но слов не разобрать. Однако эти слова кладут конец разговору: Люк выскакивает на улицу, хлопает дверью и стремительно уходит в сторону поля, к дальней роще, за которой начинается лабиринт извилистых тропок Луны. Белая футболка скрывается за деревьями. С кухни доносятся шаги, потом Джун тоже выходит на улицу. Не шагом, а бегом она направляется в сторону той же тропинки, по которой ушел Люк. Ее волосы мерцают в серебристо-голубом поле, словно на нее падает единственный лунный луч – так прожектор выхватывает рок-звезду из темноты огромной сцены. Вскоре и Джун скрывается в роще.

Они ушли, а тиканье осталось. Точнее, возобновилось. Может, на кухню пришел кто-то еще? Нет, никаких шагов, свет в окне не дрожит – одно тиканье. Неужели она забыла выключить газ? Такое вообще возможно? Сайлас медленно встает. Ноги и спина у него затекли от долгого сидения в вынужденной позе. Он подходит к другому концу окна, где к стене прислонен смотанный в катушку шланг, встает на него, хватается за подоконник и подтягивается. На кухне никого нет. Плита стоит в дальнем углу – старинная, из тех, на починку которых нью-йоркцы тратят тысячи долларов, потому что они круто выглядят. Только эту явно никто не чинил и не реставрировал. У самого пола видна полоса ржавчины, а часть ручек заменена на разномастные ручки от других плит. Руки Сайласа срываются с подоконника, и он спрыгивает вниз, подворачивает лодыжку и неуклюже валится на землю. Тик… тик… тик… «И что мне теперь делать?!» – думает он и оглядывает поле в поисках белой футболки или сверкающих волос, но не видит ничего кроме черного контура шатра на фоне мерцающей травы. Поблизости никого нет. Пора! Затаив дыхание, Сайлас бросается прямо к сараю, на ощупь находит железный засов и отодвигает его. Дверь, открываясь, верещит как раненая кошка, и Сайлас на секунду замирает: не идет ли кто? Нет, все тихо. Только это тиканье, которого отсюда почти не слышно – оно сливается с пением цикад и звуками ночи, различить его можно, только если замереть и прислушаться. Сайлас прекращает прислушиваться, встает на колени и нащупывает за коробками со стеклянными банками свой рюкзак: «ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ОН ЗДЕСЬ!!!» Прижимает его к себе, как любимого и давно потерянного щенка. «Все, пора валить», – шепчет Сайлас в рюкзак, предвкушая первую затяжку из бонга, которую он сделает, как только уберется отсюда. Он прикрывает скрипучую дверь, задвигает засов, смотрит на подъездную дорожку и представляет свой велик – как тот лежит в кустах.