вполне можно, оставаясь невидимкой, оценить происходящее на улице.

Вот я и оцениваю.

С замиранием сердца и пересыхающими губами.

Хазаров изрядно напугал меня своим напором, от которого я, если честно, до сих пор не особенно отошла.

И потому к встрече с еще одним властным мужчиной банально не готова.

Весь мой настрой, хотя и настроя-то никакого толком не было, давно уже испарился, и сейчас мне страшно. До трясущихся поджилок.

Это глупо, учитывая, что мы уже разговаривали с Казом, находились наедине в машине, правда, другой, не этой, но все равно… И там я была вполне говорящей, не тряслась мышиным хвостом.

И потому то, что сейчас происходит, никак не могу классифицировать. Ну вот что он сделает? Съест меня, что ли? Нет.

Будет приставать? Возможно. Для чего-то же преследует так настойчиво… От такой, как я, такому, как он, нужно только одно. Непонятно, правда, почему именно я, но спишем этот интерес на индивидуальное временное помешательство. Уже думала о причинах его, прикидывала варианты, все, хватит. Надо просто придерживаться выбранной тактики и надеяться, что он, раскусив меня и поняв, что я — совершенно не его типаж, не интересная и занудная, просто потеряет ко мне интерес. Не стоило вообще изначально бегать от него, дергаться, сопротивляться. Похоже, он из тех, кому интересен процесс охоты. Алекс говорил, что мужчинам такое нравится. И что, получив добычу, они переключаются на следующую. Правда, сам он не переключился.

Но это, наверно, только потому, что не охотником был, а падальщиком…

Мысли об Алексе привычно выводят из равновесия еще больше, и я злюсь на себя, овечку трясущуюся.

Вечная тупая манера довести все до крайней степени безумия, и затем мужественно исправлять ситуацию.

В такие моменты я завидую немного людям, похожим на ту же Аню, например. Уж она бы не стала вот так прятаться, так трусливо подглядывать за мужчиной, не решаясь сделать первый шаг.

Судя по сегодняшней сцене у машины, которую я только что набюдала из своего укрытия, у Ани силы духа на пятерых мужиков хватит.

По крайней мере, с Хазаровым она разговаривала жестко и свободно. И ему это, судя по мрачному взгляду и напряженной линии губ, очень сильно не нравилось.

Я не хотела подглядывать, честно. Оно само как-то получилось.

Просто перед тем, как выйти, остановилась в этом предбаннике, засмотревшись на Аню, с дочкой на руках стоящую у огромной черной машины и разговаривающую с Хазаровым.

Рядом топтался Ваня, строил сестренке умильные рожицы и показательно не обращал внимания на выясняющих отношения Аню и Тагира. А они, судя по выражениям лиц и шаращей во все стороны энергетике, явно не просто так разговаривали. Хазаров, похоже, давил, а Аня сопротивлялась.

Мне показалось неудобным выходить в этот момент, словно я своим появлением могла отвлечь их, потому и затормозила, пережидая.

Вскоре Аня с Хазаровым, резко оборвав разговор, погрузились в машину и уехали, я сделала шаг к двери, но тут во двор с юзом зарулила низкая черная машина, картинно затормозила прямо у крыльца.

И я так и застыла, рассматривая ее, а затем и водителя, с небрежным шиком покинувшего салон.

С того мгновения прошло уже пять минут, а я все стою, все смотрю. Дура.

На нем солнечные очки, волосы в небрежной укладке, темная рубашка расстегнута у ворота. Закатаны рукава. На одном запястье — часы с черным ремешком. На другом — какой-то браслет, сложного плетения.

Я смотрю жадно, каждую деталь изучаю. Зачем-то.

И пропускаю момент, когда Каз отрывается от экрана телефона и, сверкнув улыбкой, смотрит прямо на меня… А затем кивает, приглашая на выход.

Я, в оторопи, едва сдерживаю детское нелепое желание присесть и так, на корточках, уползти обратно в безопасную прохладу коридора, отключаю в голове панические вопли о том, что он давно уже меня вычислил и явно решил, что я дура, раз прячусь…

Выдыхаю и делаю шаг за порог.

Каз убирает телефон в карман, опускает очки на нос и смотрит на меня поверх них. В глазах его — ирония, губы чуть изогнуты. Он все понимает, насквозь меня видит… И это так обидно почему-то, по-детски обидно и досадно, словно меня застукала мама за стиранием двойки в дневнике.

— А я все думаю, выйдешь или нет? — он улыбается, смотрит на меня снизу вверх, и я замираю на первой ступеньке, не торопясь спускаться. Может, развернуться? Не будет же догонять?

Будет. Мы это уже проходили.

— А если бы не вышла? — голос мой звучит спокойно, слышу себя со стороны и удивляюсь даже своей интонации.

— Я бы пошел искать, — пожимает он плечами, полностью подтверждая мою догадку о дальнейших своих действиях. — Садись.

И по-джентльменски открывает мне дверь.

Сажусь, стараясь не думать, что в этот момент на меня не только пациенты и их гости смотрят, но и коллеги.

Я никогда не работала до этого в больнице, но в женском коллективе довелось трудиться. И знаю, что слухи там распространяются с бешеной скоростью.

Конечно, мне опасаться некого, единственный человек, мнение которого здесь имеет значение, это Ланка, а она в курсе всего. Но все равно неприятно.

В машине пахнет кожей, горьковатым мужским парфюмом, свежестью.

Комфортные сиденья, приборная панель, как у звездолета.

Впрочем, в той, первой машине Каза, было практически так же. Похоже, он придерживается единого стиля в технике. Все современно, стильно, брутально. Наверно, очень нравится его пассажиркам.

Я думаю о том, сколько девушек до меня вот так же сидели и рассматривали интерьер машины, и чуть-чуть выдыхаю.

То, что я тут оказалась — явная ошибка, чистой воды случайность. Погрешность вселенной.

Это закончится. И, наверно, уже сегодня.

Мы выезжаем за ворота больницы, мчим по улицам города. Пробки только начинают формироваться, и Каз их с филигранным умением объезжает.

Он не разговаривает со мной, словно дает время освоиться. Но смотрит. Постоянно.

Взгляд его, внимательный, изучающий и странный.

У меня нет большого опыта в общении с мужчинами, до Алекса было некогда, а после… После незачем.

И потому я этих взглядов не понимаю. Сижу, напряженно сжав в руках сумочку, смотрю перед собой и думаю о том, что будет дальше. Куда он меня везет?