У этого автостопщика имелись густые усы, которые резко обрывались там, где кончался его большой губастый рот. Глаза, налитые кровью, выражали нечто вроде стоически переносимого страдания, облегчить которое удалось бы, только если бы все мировые лидеры приползли на коленях просить прощения у их обладателя, а неправедный мир вокруг постигли бы апокалипсические бедствия. Глубокие морщины подчеркивали рельеф нахмуренного лба, украшенного двумя густыми, растущими вверх и похожими на кисточки для красок, бровями. В целом, он был хорошо сложен, хотя на талии уже образовались некоторые жировые отложения. Одет он был в коричневую кожаную куртку, уже начинавшую местами шелушиться, и в джинсы с изрядными потертостями там, где лежавшие в карманах ключи и бумажник рвались на волю сквозь ткань.

Иссерли подавила искушение сразу взять быка за рога и спросить пассажира на предмет службы в частях резерва, причем осеклась она в самую последнюю минуту. И в этом опять был виноват Амлис Весс его моральное позерство и пустая бравада, которые раздражали ее до такой степени, что она не смогла бы вынести ни в ком и малейшего намека на эти качества. Ее так и подмывало разбудить в своем пассажире все его самые тупые страсти, выгнать их на свет из норы, не дожидаясь, пока тот пустится в долгие беседы.

Иссерли жаждала произвести укол немедленно, покончить с работой как можно быстрей, а это, как она знала, было очень дурным признаком, свидетельствовавшим о том, что она вот-вот выкинет какую-нибудь глупость, которая на поверку окажется ничем не лучше той, что совершил Амлис Весс. Ни как человек, ни как профессионал она не имела права опускаться до его уровня.

И поэтому Иссерли начала издалека.

– Ну так что за работу вы рассчитывали там получить? – начала она с энтузиазмом.

– Я немного занимаюсь ландшафтным дизайном, просто для приработка, – отозвался он. – Моя настоящая профессия, что называется, совсем из другой оперы, ясно?

– И что же это за профессия?

– Я собак развожу.

– Собак?

– Служебных собак. Поводырей и ищеек в основном, но в последнее время мастифами и терьерами тоже немного занимался. Но в любом случае собаки высший сорт, если вы меня понимаете. Чемпионы.

– Увлекательно, – сказала Иссерли, слегка опустив наконец локоть. – Наверное, вы поставляете таких собак всяким знаменитостям и высокопоставленным особам?

– Я продал одного пса Тигги Легг-Бурку, – сообщил автостопщик. – Мишель, принцессе Кентской, тоже. У меня куча клиентов среди деятелей шоу-бизнеса. Например, Мик Макнил из «Simple Minds». Потом, тот самый чувак из «Wham». В общем, куда ни плюнь, у каждого есть моя собака.

Иссерли не имела ни малейшего представления, о ком он говорит. Телевизор она смотрела только для того, чтобы совершенствоваться в языке и время от времени проверять, не разыскивает ли полиция кого-нибудь из пропавших автостопщиков.

– Наверное, это не так-то просто – вырастить собаку, а потом с ней расстаться, – прокомментировала она, стараясь не выдать ничем, что теряет к нему интерес. – Она ведь, наверное, к вам привязывается, разве не так?

– Проще простого, – заявил собаковод воинственно, – Если собака правильно выдрессирована, просто передаешь ее в другие руки – и все. Один хозяин, другой хозяин – у собак с этим нет проблем. Собаки привыкли жить в стае. Им нужен вожак, а не дружок, чтобы плакаться в жилетку – по крайней мере, не двуногий дружок, это уж точно. Люди слишком сентиментально относятся к собакам. Это оттого, что они не знают о собаках самого главного.

– Я тоже не знаю о собаках самого главного, – призналась Иссерли, думая, не пора ли спросить, где его лучше высадить.

– Самое главное в собаках, – заявил собаковод, все больше и больше распаляясь, – это то, что для них ты – вожак стаи. Но только в том случае, если ты время от времени напоминаешь им, кто здесь главный, как это делает в стае настоящий вожак. В собачьей стае добродушие не в цене, ясно? Возьмем, к примеру, мою шотландскую овчарку Герти. Если я прихожу и вижу, что она валяется на моей постели, я просто беру и спихиваю ее на пол – ба-дам! – вот так вот. – И он сделал движение вперед своими могучими руками, случайно нажав при этом на дверцу перчаточного отделения, которая тут же открылась, и оттуда на колени к нему упало что-то мохнатое.

– Боже, что это? – сдавленно вскрикнул он, но взял парик в руки, избавив тем самым Иссерли от неприятной необходимости шарить рукой у него в паху. Оторвав на мгновение глаза от дороги, она повернулась к нему и осторожно взяла у него из рук комок волос и швырнула его себе за плечо в темноту, где скрывалось заднее сиденье.

– Ничего особенного, – сказала она, извлекая коробку конфет из переполненного перчаточного отделения и захлопывая его обратно. – Угощайтесь конфетами.

Оттого, что во время вождения ей удалось справиться сразу с таким количеством сложных проблем, она почувствовала гордость за себя и даже улыбнулась.

– Итак, что вы там говорили? – спросила она, пока автостопщик извлекал коробку из целлофановой упаковки. – Вы сталкиваете собаку с кровати и…

– Ах да, – вспомнил собаковод. – Я делаю это, чтобы она помнила, чья это кровать. Ясно? Собакам это просто необходимо. Если у собаки вожак – рохля, то собака чувствует себя несчастной. И начинает жевать ковер, мочиться на диван, тащить еду со стола – точно как избалованный ребенок. Плохих собак не бывает. Бывают только безголовые хозяева.

– Вы так много знаете о собаках, должно быть, вы очень хороший собаковод. Почему же начали заниматься ландшафтным дизайном?

– В начале девяностых собаководческий бизнес накрылся крышкой, вот почему, – объяснил он внезапно посуровевшим голосом.

– Из-за чего? – спросила Иссерли.

– Из-за Брюсселя, – мрачно объяснил собаковод.

– А, вот что, – сказала Иссерли.

Она пыталась понять, какая связь может существовать между «Брюсселем», который в ее представлении являлся исключительно местом, где растет маленькая круглая зеленая капуста, и собаками, которые, насколько ей было известно, питаются только мясом. Возможно, этот собаковод кормил своих собак брюссельской капустой, – тогда неудивительно, что его бизнес в конце концов накрылся крышкой.

– Из-за проклятых лягушатников и колбасников, капустников и макаронников, – многозначительно добавил собаковод.

– Ясно, – сказала Иссерли.

Ну почему она тогда, перед наступлением вечера, не прислушалась к своему внутреннему голосу, который предупреждал ее, что в такую погоду после наступления темноты ловить машину может прийти в голову только психу? Ладно – в конце концов, до поворота на приморские деревушки осталось совсем немного, и она могла легко от него избавиться; разумеется, если он сам, конечно, не направлялся в ту же глухомань, что и она. Она все же надеялась, что это не так. Она снова себя отвратительно чувствовала, усталость и необъяснимая тоска опять разъедали ее изнутри, словно отрава.