Кай выглядел безумцем и счастливцем одновременно. Он вошёл так резко и так жадно, в такой исключительно мужской беспощадной манере совершая свои удары, что кончил почти сразу и впервые без защиты. Потом извинялся за несдержанность и заявил, что это был лучший секс в его жизни. Позднее у меня получилось ещё раз, и снова Кай выглядел так, словно выиграл золотую медаль на Олимпийских играх. Это стало происходить чаще и чаще, пока я окончательно не научилась испытывать полноценное удовольствие от каждой нашей близости.

Однако одна странность в его голове всё-таки была. Единственная, которую я, как женщина, отнесу к извращению, а как врач – к варианту нормы.

Некоторое время спустя, когда мы уже несколько месяцев жили вместе, Кай намекнул, что хочет «сделать это в особенные дни». Я сказала, что не понимаю, о чём он. А он сделал вид, что ничего не говорил. И повторил снова примерно через год. Я отказала, он молча кивнул, подняв вопрос годы спустя, когда мы были уже женаты, и откровенно сознавшись, что «одержим фантазией заняться со мной сексом во время месячных».

Я сказала ему:

- Ты больной?

И он ответил:

- Да. Все мы рано или поздно становимся больными.

И я поняла, что он ранил себя в то наше первое утро сильнее, чем меня. У меня была обида, а у него чувство вины - неизвестно, что хуже. Сжалившись над всё ещё кровоточащей трещиной его души, я позволила ему секс в последние дни.

Но он не оценил:

- Это не то.

- Почему не то?

-  Крови нет.

- А ты хочешь моей крови?

- Да. Я хочу быть перепачканным в ней, как тогда.

- Тебя это заводит?

Задумался:

- Не знаю. Не совсем.

- Тогда что?

Он помрачнел и промолчал, не ответил, смирившись, что своего не добьётся, но я поняла, чего он хочет: второй шанс. Схожую ситуацию, где его рот не произнесёт тех слов, которые однажды произнёс.

Вторых шансов не бывает, Кай.

Нет его и у меня.

Я тысячи раз проигрывала в своей голове тот проклятый день, не выпуская из рук нашего ребёнка, не отрывая от неё глаз, наплевав на Дженну, на тебя, Кай, на весь мир, но в реальности ничего не меняется.

Потому что прожить ошибку заново и исправить её невозможно. Остаётся только одно: научиться с ней жить и, по возможности, хоть на сколько-нибудь стать счастливым.

Alicks - Outside

На Рождество Кай пригласил меня к своей матери. Если бы не тот факт, что мы с миссис Керрфут  уже отлично друг друга знали (в связи с моей летней подработкой), то этот визит должен был бы считаться официальным знакомством с родителями моего бойфренда:

- Мама, мы с Викки живём вместе, - неожиданно объявляет ей он.

Достопочтенный доктор Камилла Керрфут, внезапно поняв, что девушка его сына - я, так сдавила свои совершенно не тонкие губы, что они почти исчезли из поля моего зрения. В её глазах не читалось неодобрение, нет, в них светилась испепеляющая злость.

Совладав с первой волной негодования, она все же разжала свой рот, чтобы произнести:

- Кай, можно тебя на минуточку, сын? Нам предстоит беседа наедине!

На что Кай, ещё плотнее прижав к моей талии свою руку, ответил:

- Мама, Викки - моя девушка. У меня нет от неё секретов, а тем более права обсуждать что-либо без неё, ведь это самый близкий человек. Разве не этому ты всегда меня учила?

Вот так достойный сын своей матери чётко и недвусмысленно обрисовал ей непоколебимость своего решения.

Она даже не предложила нам чай - проигнорировала важнейший принцип английского гостеприимства. Кай справился и тут: организовал всё сам, вручив мне чашки, заварник, сам извлёк из-под письменного стола расшитую синими цветами подушку и подложил под ноги матери. Этот его жест в тот момент вызвал у меня неприязнь, но теперь, будучи сама уже взрослой женщиной, я понимаю, как ловко и мудро он дал матери понять, что в его жизни она занимает то же почётное место, что и раньше, может рассчитывать на его поддержку и заботу, но на первом и главном теперь - его женщина, то есть я.

А ещё, будучи юной и глупой, в том жесте я не прочла главного - почти уникальное умение Кая как в кокон окутывать в заботу. А ведь этому его научила именно она - его мать.

Моя кротость мне помогла: Кай ей улыбался, улыбалась и я, и женщина с невыносимым характером не имела ни малейшего повода мне противостоять. Как бы тщательно она не искала причины завести разговор с Каем о том, что я неподходящая девушка - их не было. Как и возможности поговорить с ним наедине, поэтому она пыхтела, сверкала глазами, но неизменно молчала в моём присутствии. Я поняла, почему Кай так долго скрывал от неё «нас» - он не стыдился меня, он защищал. И позволил «знакомству» случиться лишь тогда, когда оно, во-первых, уже было неизбежным, а во-вторых, неспособным меня отпугнуть - уже слишком прочно к тому моменту мы были связаны.

С его многочисленными и почти бесконечными кузинами было всё то же самое: чем с большим недовольством разглядывали меня их глаза, тем плотнее рука Кая прижимала меня к его необъятному в сравнении со мной телу.

Первый снег в том году выпал третьего января:

- С первым снегом! – объявляет мне об этом событии Кай, на волосах его капельки, бывшие пару минут назад снежинками, а губы, его слаще самого сладкого сахара губы, растянуты в улыбке.

Он вынимает из кармана своей куртки небольшой свёрток. Я разворачиваю бумагу и нахожу в ней светло-серые носки с большими белыми снежинками.

- Сумасшедший! – говорю, а у самой от восторга голос глухой, прерывистый.

Эти пушистые носки я приметила в молле ещё месяц назад: они красовались на отдельном стенде рядом с другими расцветками, но именно от этой я долго не могла оторвать глаз, как и от их космической цены. За эти деньги можно купить двадцать пар носков отличного качества и даже не в Доллараме, а в Виннерсе, например. Но это был книжный магазин, в котором всегда существовал отдел канцелярии и мелочёвки, пусть и экстремально симпатичной на вид, но рассчитанной исключительно на тех, у кого не лады с бюджетной экономикой. Считать и экономно расходовать свой бюджет я отлично умею, но любоваться ведь никто не запрещал? Это бесплатно, поэтому я любовалась, пока Кай выбирал себе толстенную книгу по программированию, стоимостью, как пять пар этих божественно прекрасных носков.

И вот они в моих руках, но недолго: Кай, присев передо мной, сидящей на кровати, на корточки, натягивает фантастическое меховое баловство на мои ноги.

- Какие же они у тебя маленькие… - приговаривает. – Твои ноги… ступни. Размер явно не твой.

А у меня пропал дар речи. Но почему-то появились слёзы. Кай поднимает глаза, видит это, пугается, обнимает и, целуя в лоб, спрашивает: