Фельтринелли ответил на телеграмму Пастернака 10 октября. Письмо, хотя адресованное Пастернаку, явно было предназначено советскому руководству и было составлено с целью оградить Пастернака от нападок. Фельтринелли стремился переложить вину с автора на издателя. Для начала он заявил, что не заметил никаких недостатков, о которых шла речь в телеграмме. Ему не кажется, что роман нуждается в серьезной переработке. Фельтринелли напоминал, что он согласился отложить выход книги до сентября, и теперь публикации ничто не мешает.

Кроме того, он для вида сделал выговор «трудному» автору. «Чтобы избежать дальнейших недоразумений[380]… порожденных вашей… телеграммой… советуем вам больше не препятствовать публикации книги. Ваши попытки, вместо того чтобы не допустить выход книги в свет, придают всему делу оттенок политического скандала, к которому мы никогда не стремились и не стремимся».

В октябре Сурков поехал в Италию в составе делегации советских поэтов. На самом деле он пытался воздействовать на Фельтринелли. Прихватив переводчика, он ворвался в издательство на улице Андегари. Его крики на русском были слышны на всей улице. Сурков, как раньше Аликата, размахивал перед лицом издателя телеграммой Пастернака.

«Я знаю, как такие письма делаются»[381], — сказал Фельтринелли. На стене за его плечом висела фотография Пастернака. Сурков давил на него целых три часа, но ушел ни с чем. Фельтринелли заявил, что он «свободный издатель в свободной стране»[382]. Он сказал Суркову, что, издав роман, он отдаст дань великому произведению советской литературы. Роман — свидетельство правды, сказал он, даже если московские бюрократы от культуры его не поняли. Позже Фельтринелли назвал Суркова «гиеной в сиропе»[383].

Сурков не собирался сдаваться; он перешел к угрозам. Он дал интервью газете итальянских коммунистов «Унита», в которой Фельтринелли одиннадцать лет назад работал внештатным корреспондентом. В первом публичном комментарии советского официального лица о «Докторе Живаго» он предложил факты «со всей искренностью»: роман Пастернака был отвергнут его товарищами, потому что в нем клеветнически описана Октябрьская революция. Пастернак согласился с критикой и просил итальянского издателя вернуть ему рукопись, чтобы он мог ее переработать. Но, несмотря на просьбу автора, роман, если верить сообщениям в прессе, выйдет в Италии против воли его автора.

«Холодная война затронула и литературу[384], — продолжал Сурков. — Если это свобода, увиденная западными глазами, я должен сказать, что у нас на нее другая точка зрения». По словам интервьюера, Сурков «давал понять, как ужасно, по его мнению, все происходящее». Сурков продолжал: «Итак, уже во второй раз, во второй раз в истории нашей литературы, после «Красного дерева» Бориса Пильняка книга русского будет вначале издана за границей».

Напоминание о Пильняке, казненном соседе Пастернака, было прямой угрозой. Суркову не привыкать было к крайностям государственного насилия. Годом раньше он сказал в интервью одной югославской газете: «У меня на глазах исчезали друзья[385], писатели, но в то время я считал это необходимым, требованием революции». Фельтринелли сказал Курту Вольфу, американскому издателю Пастернака, что слова Суркова нужно цитировать как можно шире и «следует задействовать «Тайм» и «Ньюсуик»[386].

В конце октября Пастернака заставили отправить Фельтринелли еще одно письмо. Он писал, что «поражен»[387]тем, что Фельтринелли не ответил на его телеграмму, и говорил: «Простая порядочность обязывала выполнить просьбу автора».

Зная, что роман скоро выйдет в свет, после «официального» письма Пастернак 2 ноября передал Фельтринелли частное послание, в котором писал: «Не нахожу слов[388], чтобы выразить мою благодарность. Будущее вознаградит нас, вас и меня, за ужасные унижения, которые мы переживаем. О, как я счастлив, что ни вас, ни «Галлимар», ни «Коллинз» не обманули эти идиотские и зверские призывы, сопровождаемые моей подписью (!), подписью несомненно фальшивой и поддельной, поскольку она была вырвана у меня смесью шантажа и насилия. Неслыханное высокомерие породило возмущение «насилием» вашим против моей «литературной свободы», хотя именно такое насилие применили ко мне — тайно. И чтобы скрыть этот вандализм, выдать его за заботу обо мне, за священные права художника! Но скоро у нас будет итальянский Живаго, французский, английский и немецкий Живаго — а однажды, возможно, появится далекий в географическом смысле, но русский Живаго! И это большое дело, великое дело, так что давайте сделаем все, что в наших силах, и будь что будет».

Первое издание «Доктора Живаго» в переводе на итальянский язык вышло 15 ноября 1957 года[389]. За ним через пять дней последовало второе издание тиражом в три тысячи экземпляров. Роман появился в книжных магазинах 23 ноября после анонса накануне вечером в миланском отеле «Континенталь». Книга тут же стала бестселлером.

Одна из первых рецензий появилась в газете «Корьере делла Сера» под заголовком «Ищете политический трактат[390], а находите произведение искусства». «Пастернак не требует от нас, первых читателей на Западе, никаких политических суждений, — заключает рецензент. — Может быть, сидя в одиночестве в своей деревне, старый писатель хочет знать, услышали ли мы его… голос, нашли ли мы доказательство его художественных убеждений. Ответ таков: да».