– Поль никогда бы не написал так умно, – заметила Луиза, всегда сравнивавшая двух мальчиков.

– А я вижу в этом депрессивный настрой. Хотя, конечно, это интерпретация, продиктованная моим страхом. Я боюсь, что Лазарь впадет в депрессию, как упал младенцем в пропасть.

Спаситель помолчал и продолжил через силу:

– Я осознавал душевные патологии семьи Турвиль, когда женился на Изабель, но ни на секунду не задумывался о том, что они могут передаться моим детям. Понимаешь? А теперь я со своим навыком клинического психолога обречен постоянно выискивать нарушения. О, Луиза!

Спаситель произнес ее имя так, словно молил ее о чем-то. Она взяла его за руки и крепко сжала.

– Лазарь чудесный мальчик, – сказала она с горячностью. – Тебе не о чем волноваться.

* * *

– Расступись! Поберегись! – кричал Грегуар, входя в кабинет с пожарной машиной в руках. – Сейчас-всех-задавлю-кота-тоже!

Следом за ним вошла его бабушка, прижимая руку к сердцу, и осталась стоять, печально качая головой. Последняя неделя ее доконала.

– Или у него температура сорок и он лежит без движения в постели, или он черт из табакерки, которому удержу нет.

– Садитесь, мадам Эмсалем, – пригласил ее Спаситель, повышая голос, чтобы перекрыть детский крик. – Грегуар! Ты можешь играть, но кричать не обязательно.

– А-а-а! Я умер! – крикнул мальчуган, тоже прижав руку к груди, словно его сразила пуля. Он повалился на ковер и вполголоса продолжал: – А пожарная машина не умерла. Она задавит всех— в больнице – в школе – всех на свете. Бум! Трах! Бжих!

– Что ж, пока ваш внук занят уничтожением планеты, расскажите мне, как вы себя чувствуете, – весело обратился Спаситель к бабушке.

– Плохо, – ответила она тоном жалобного упрека. – Вы же знаете, я должна лечь в больницу в будущую среду. И вы мне сказали, что если я не найду другого решения, то смогу попросить вас приютить моего Грегуара.

– Ну… да… – внутренне сжавшись, признал Спаситель.

– Я не нашла решения.

– Бум-бах, бум-бах, – гремела пожарная машина.

– Вы поговорили с женой? – забеспокоилась мадам Эмсалем.

– Да… Конечно, как иначе?

Но вообще-то Спаситель, пообещав приютить у себя в случае необходимости малыша Грегуара, подумал: «Луиза поймет». А потом занялся другими делами, надеясь, что мадам Эмсалем все-таки найдет близкую подругу и доверит ей внука, или служба социальной поддержки подберет ей замечательную приемную семью, или прилетит Питер Пэн и заберет Грегуара в страну потерянных мальчишек. Но жизнь мало похожа на волшебные сказки. И Спасителю предстояло привести в дом мальчика четырех с половиной лет, ни словом не предупредив Луизу.

Грегуар подошел к психологу:

– Знаешь, что говорит пожарная машина?

– Нет.

– Да-вай, да-вай! – пропел Грегуар подражая пожарной сирене. – А что говорит скорая помощь?

– Не знаю.

– Пропа-ал! Пропа-ал! – продудел Грегуар.

– Это он все из детского сада приносит, – вздохнула мадам Эмсалем.

– Знаешь, – Грегуар снова заговорил с психологом, – баба поедет на скорой в больницу, доктор ей сделает другое сердце, и она больше не будет меня ругать.

Так Грегуар представлял себе операцию на сердце.

– Можно мне бумажный платок? – попросила мадам Эмсалем.

Это среда вообще проходила под знаком скорой помощи.

– Он проглотил колпачок от шариковой ручки.

– Что-что?!

Мадам Карре только успела сесть на кушетку.

– Максим… – начала она, – вчера вечером… он…

Горло ее перехватило рыдание, она не могла продолжать, и Спасителю подумалось: неужели?! Неужели мальчик задохнулся?!

– Его спасли, – наконец удалось выговорить мадам Карре, – но этот ужас…

Спаситель вменил себе за правило следовать библейскому изречению: «Есть время говорить и время молчать». Пять минут молчания в четырех стенах показались вечностью.

– Что произошло? – наконец спросил он.

Глухим, почти беззвучным голосом мадам Карре рассказала о вчерашнем вечере. Она накрывала на стол, маленький ее сынок рисовал в сторонке, а его папа сидел в кресле и обменивался с кем-то эсэмэсками.

– Я дала Максиму цветные карандаши и фломастеры, я вам уже говорила, ему трудно удерживать в пальцах карандаш. – И она сама взяла воображаемый карандаш пальцами. – Он в классе такой не один, – поторопилась она прибавить. – Мадам Дюмейе говорит, что год от года в классе все больше детей с «непослушными ручками». Они привыкают скользить по экрану, и пальцы у них не натренированы. Ну так вот…

Ей очень хотелось рассказать, что вчера произошло, но никак не удавалось. Она снова отклонилась в сторону и сообщила Спасителю, что Максим занимается с графопедагогом.

– С графопедагогом, – повторил Спаситель.

– Да, это как логопед, но только для письма. Совсем новая специальность. И его графопедагог дала ему всякие упражнения с раскрасками, рисованием и прочее. Ну и вот.

Она оставила на столе шариковую ручку с колпачком. Максим взял ее не очень-то ловко и стал рисовать на листке всякие каракули.

– Отец посмотрел на них и сказал: «Он никогда не научится писать. И все из-за тебя, из-за твоей мании к гаджетам». Тут Максим подхватил колпачок, а вы знаете, они такие острые, твердые, и… – Она изобразила жестом, как кладет себе что-то в рот. – Я закричала: «Плюнь! Плюнь сейчас же!» Не знаю, как у него получилось, ведь колпачок довольно большой, но он попал в горло. Я попробовала открыть ему рот силой, но не смогла разжать зубы. Я видела, что ему трудно дышать, глотать, он побелел, а его отец кричит: «Это ты во всем виновата! Ты ни за чем не следишь!» я набрала скорую, мне посоветовали похлопать сына по спине или прижать к себе его спинку и нажать на желудок. Но Максим весь обмяк, он потерял сознание, я думала, что уже конец… а этот все кричал, что я во всем виновата… Ну и вот. Приехала скорая, и Максима увезли в больницу. Они его спасли… «Еще немного, и…» – сказал мне хирург. Он извлек колпачок при помощи эндоскопа.

– Так, так, так, – закивал Спаситель, он знал о таких операциях, их проводят, вводя под анестезией микрокамеру.

Но хирург сказал, что он не мог проглотить колпачок просто так, он должен был помочь себе языком. Значит, он хотел причинить себе боль. Спаситель сразу вспомнил Марго, которая сначала резала себе руки, а потом вскрыла вены.

– Вы прошли через тяжелейшее испытание, – проговорил Спаситель, чувствуя, что у него в запасе не так много успокоительных формул.

– Да, но вы не знаете самого худшего.

Самым худшим были слова месье Карре, сказанные им, когда жена ждала, что будет: выживет их сын или нет.