– А почему меня две? – поинтересовалась она у Тоскливца. – Это как?

– Галлюцинации от самогона, – категорично ответил Тоскливец.

– Но ведь я еще не выпила…

– Так выпей!

Клара несколько задумалась – выбора у нее особого не было – или взвиться взбесившейся лошадью, или поддержать компанию. Поскольку она устала с дороги, то решила оставить выяснения отношений до утра (за несколько недель она уже успела забыть, что выяснить что-либо у ее дражайшего совершенно невозможно). Тоскливец ей радостно налил целый стакан и пододвинул тарелочку с заманчивой закуской, и через минуту ее уже почти не беспокоила вторая Клара и раздвоенный Голова. Но такое положение дел совсем не устраивало Клару-чертовку, которая вовсе не для семейного праздника забралась сюда, и она стала расхваливать Гапкины чулочки и спрашивать, купила ли та их сама или кто подарил… Разумеется, все это для того, чтобы пробудить самые страшные подозрения у Головы или Клары и стравить их с Гапкой и Тоскливцем, чтобы повеселиться. Но Голове было так вкусно и уютно, что ему и дела не было до всяких там чулочков, а Клару волновало, да и то лишь чуть-чуть, только то, что сама она молчит, а ее отражение болтает без умолку всякую подозрительную чушь. И чтобы проверить свои ощущения, она подошла к Кларе-чертовке и без обиняков вцепилась в ее дулеобразную прическу (точно такую, как у нее самой). Та пискнула и тут же продемонстрировала неприятельнице лесное кун-фу, от которого под обеими Клариными глазами появились объемистые бланши, а все то вкусненькое, что она успела съесть, оказалось на лице у Тоскливца.

– Господи, что же это такое! – возопила Клара от боли и отчаяния. – Если я выпила и мне кажется, что меня двое, то не может же мое отражение так больно меня же и бить?

Увидев потасовку, Голова несколько протрезвел и с недоверием уставился на своего близнеца, а тот, впрочем, на него. Дваждырожденный, которому Мотря основательно сунула локтем под ребро, отлип наконец от дармовой свининки и тут же пожалел об этом, потому что ему почудилось, что он бредит, как тогда в военном госпитале, когда ему чуть было по ошибке не отрезали все конечности. Доктор, поднакурившийся для снятия стресса местной травки, уверял его, что ампутировать бессмертную душу невозможно, а то бы он и ее ампутировал, чтобы операционная не простаивала. Дваждырожденный тогда ухитрился двинуть его пяткой в челюсть и правильно сделал, потому что утром, придя в себя, доктор признал, что перепутал пациента, а Богдана отпустил с миром, и тот, хоть и контуженный бомбой, которую в корзинку с яблоками подложил улыбчивый афганский ребенок, но все же отбыл на родину, не желавшую ничего знать про своих героев и упрямо притворявшуюся, что они – плод собственного воображения. Но все это было в хоть и страшном, но в прошлом, а сейчас перед ним сидело двое Голов и Клар и, судя по всему, что-то нужно было делать, но что? Если просто врезать по харе, то можно перепутать начальственное лицо с подставным и потом жалеть об этом до конца своих дней. А может быть, в селе неожиданно, из-за Чернобыля, начался процесс почкования и сейчас Мотря тоже раздвоится и ее четыре груди, каждая размером то ли с Монблан, то ли с Килиманджаро, уткнутся в него с обеих сторон и от этой трудотерапии он избавится от кошмаров, которые ему до сих пор снятся по ночам… Но Мотря совершенно не спешила раздваиваться, а двое Голов осуждающе смотрели на него своими серо-голубыми глазами, словно ожидая от него ответа на немой ребус. Но тут чертовка, которую бедная Клара была вынуждена отпустить, опять издевательски, как уверенный в себе прокурор, спросила у Гапки: «Так ты расскажи нам, Гапка, где чулочки шелковые приторговала, или подарил их кто?». Тоскливец, который ушел во двор смывать с себя Кларин ужин, к счастью для себя, не слышал злопыхательский вопрос дьявольского отродья, но до Клары постепенно стало доходить, что перед ней за фрукт и на что он намекает, и поэтому она, не долго думая, вцепилась на этот раз в нежную нашу Тапочку, которая совсем не для того притащилась сюда по заснеженной улице, чтобы взойти с криком на ту Голгофу, на которую ее за волосы тащила злобная Клара. И поэтому, спасая богатство русых с золотым отливом волос, Тапочка наша припомнила, как давала Голове при случае турусов своей хорошенькой ножкой, и, извернувшись и рискуя приобрести на голове католическую тонзуру, коленкой поставила знак восклицания на Клариной промежности, да такой, что Клара, уразумев, что возвратилась домой не в самую светлую годину, как ошпаренная выбежала на улицу и рухнула в снег рядом с отдыхавшим в нем супругом. Тоскливец, однако, принял это за очередную подлость и ловушку и ретировался подальше от своей половины, даже не поинтересовавшись, отчего она падает в снег, как спиленная по причине трухлявости сосна. Но вся эта суета никак не повлияла на Дваждырожденного, который думал сейчас только о том, что плохо ходить в гости без гранаты. Он порылся немного в сумке у Мотри на предмет чего-нибудь острого, но обнаружил только замызганную косметику да потертый томик Святого Евангелия. Дваждырожденный взял Святую Книгу и прошептал на ухо тому Голове, что сидел возле него: «А ну я тебе сейчас на колени положу Святое Евангелие!».

– Ты что, совсем спятил! – возмутился Голова. – Хоть бы пару сот отстегнул за то, что я тебя на работу взял!

Дваждырожденный, сообразив, что перед ним Голова настоящий, встал из-за стола, подошел к близнецу своего начальника, встал у него за спиной и прошептал на ухо: «А ну я сейчас тебе на голову положу Святое Евангелие!». Чертяка понял, что карта его бита, ведь суровый нрав Дважды-рожденного был ему уже знаком, и поэтому он решил откупиться.

– Бессмертие, хочешь подарю бессмертие всем, кто сидит за этим столом…

Богдан, как читателю уже известно, был философом поневоле, а кто из философов не мечтал о бессмертии, чтобы вечно и в свое удовольствие философствовать на горе врагам? Но поскольку он не хотел верить нечистой силе и тем более принимать что-либо от нее в подарок, он на всякий случай повторил: «А что если я сейчас положу на твою поганую голову Святое Евангелие?». Черт, перепугавшись уже не на шутку, опять предложил:

– Бессмертие и кучу золота к нему в придачу. Прямо сегодня.

И чтобы Богдан его оставил в покое, громко сказал:

– Всем предлагаю бессмертие и кучу золота к нему в придачу. И то, и другое сегодня, не выходя из-за стола. Просто в подарок.

Клара-чертовка подумала, что ее муженек допился до белой горячки, но поделать ничего не могла. Но почему-то, вопреки ожиданиям черта, никто не поспешил броситься к нему на шею с объятиями в благодарность за бессмертие. Не так-то легко было подкузьмить наученных горьким опытом общения с врагом рода человеческого жителей славной нашей Горенки. Однако Богдан на всякий случай опять придвинулся к чертяке и опять прошептал ему: «А ну-ка я сейчас положу тебе на голову Святое Евангелие!». Нечистый приуныл, и чтобы как-то выкрутиться, громко сказал: «Всем предлагаю бессмертие! Только сегодня и только сейчас! Такой шанс бывает только один раз в жизни – не упустите его! Бессмертие предлагается бесплатно и без каких-либо обязательств обеих сторон».

Настоящий Голова насупился: бессмертие по рецепту Дваждырожденного один раз уже вызвало у него страшнейшую мигрень, и где гарантия, что бессмертие от черта его просто не угробит? Идея, впрочем, настолько всех заворожила, что собравшиеся отставили тарелки и задумались. На удивление чертяки бессмертия никто не попросил, более того, присутствие его стало их тяготить, ведь теперь уже стало совершенно понятно, что у них в глазах вовсе и не двоится, а они сидят за одним столом, скажем так, черт знает с кем.