С этими словами Уоллес повернулся и заковылял к своей машине.

А я подумал: «Вот черт!»

Позже в тот же вечер ко мне зашла Эми Прайс – после того как я послал ей в офис еще одно сообщение с подробным описанием большей части того, что произошло с тех пор, как Уоллес появился в «Медведе». Она отказалась от кофе, но спросила, нет ли у меня откупоренного вина. Откупоренного у меня не было, но я с радостью открыл для нее бутылку. Это было самое меньшее, что я мог для нее сделать.

– Ладно, – сказала она, осторожно пригубив вино и решив, что оно не вызовет конвульсий, – это не моя область, так что мне нужно будет поспрашивать, но вот где мы находимся в юридических терминах насчет книги. Потенциально, как субъект несанкционированной биографии, вы можете подать иск на многих законных основаниях – клевета, злоупотребление правом на гласность, злоупотребление доверием, – но самым подходящим пунктом в вашем случае будет вмешательство в личную жизнь. Вы не публичная фигура, как актер или политический деятель, поэтому имеете определенное право на личную жизнь. Мы говорим о праве не предавать огласке факты личной жизни, если они не затрагивают интересов общества; о праве не терпеть ложных или обманчивых утверждений или предположений насчет вас; о праве на защиту от вмешательства, что означает буквальное физическое вмешательство в вашу частную жизнь путем вторжения на принадлежащую вам площадь.

– Что Уоллес и сделал, – вставил я.

– Да, но он может возразить, что в первый раз он пришел к вам выразить свой протест и оставить визитную карточку, а во второй раз, по вашим словам, вы сами его пригласили.

Я пожал плечами. Она была права.

– Так как прошел его второй визит?

– Не лучшим образом.

– Это как?

– Для начала мне не следовало бить его в живот.

– Ох, Чарли! – Она, кажется, была искренне раздосадована, а я еще больше устыдился своих действий в этот день. В попытке оправдаться за промахи я пересказал наш разговор с Уоллесом как можно подробнее, оставив в стороне только упоминание о женщине с ребенком, которых, если верить журналисту, он заметил у меня в доме.

– Так вы говорите, ваш друг Джекки тоже угрожал Уоллесу? – сказала она.

– Я его не просил. Он, наверное, думал, что делает мне приятное.

– По крайней мере, он проявил больше сдержанности, чем вы. Уоллес может обвинить вас в нападении, но, думаю, не станет. Ясно, что он хочет написать эту книгу, и это может перекрыть прочие проблемы, если вы не нанесли ему серьезного ущерба.

– Он ушел своим ходом, – сказал я.

– Ну, если он что-либо знает о вас, то может считать, что ему повезло.

Я получил прямой удар. И не имел оснований спорить.

– Итак, на чем мы остановились?

– Вы не можете помешать ему написать книгу, – просто сказала Эми. – Как он сам сказал, масса материала для нее взята из открытых источников. Все, что мы можем – это запросить или приобрести копию рукописи и прочесать ее мелким гребнем, выискивая примеры клеветы или вопиющего вмешательства в личную жизнь. Потом мы сможем обратиться в суд, требуя запрета на публикацию, но должна предупредить, суды обычно неохотно идут на такого рода запреты, ссылаясь на Первую поправку. Самое большее, на что мы можем рассчитывать, – денежная компенсация. Издатель, вероятно, имеет гарантию Уоллеса, и в лицензионный договор включен пункт, предусматривающий его ответственность в случае предъявления третьим лицом иска о нарушении своих прав. Предполагаю, что контракт формально согласован. К тому же, если все сделано правильно, для защиты работы существует страховка от рисков, сопряженных со средствами массовой информации. Другими словами, мы не только не сможем избежать неприятностей, но и не сможем сделать хорошую мину при плохой игре.

Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Вы точно не хотите попробовать это вино? – спросила Эми.

– Точно. А то, если начну, могу не остановиться.

– Извините. Я поговорю еще кое с кем и посмотрю, нет ли у нас какого-то другого пути, но не питаю больших надежд. Так что, Чарли?

Я открыл глаза.

– Не угрожайте ему больше, – сказала она. – Просто держитесь подальше. Если он приблизится, отойдите. Не вступайте в конфронтацию. Это касается и ваших друзей, каковы бы ни были их благие намерения. Они только создадут нам новые проблемы.

– Тут может быть еще одна загвоздка.

– Какая?

– Ангел и Луис.

Я достаточно рассказывал Эми о них, чтобы она не имела иллюзий на их счет.

– Если Уоллес начнет копать, могут всплыть их имена, – сказал я. – Не думаю, что у них бывают благие намерения.

– Они не похожи на людей, которые оставляют много следов.

– Это не важно. Им это не понравится, особенно Луису.

– Так предупредите их.

Я обдумал это и ответил:

– Нет. Подождем развития событий.

– Вы уверены, что это хорошая мысль?

– На самом деле нет, но Луис верит в превентивные средства. Если я скажу ему, что Уоллес начал расспрашивать о нем, он может решить, что лучше сделать так, чтобы Уоллес больше никогда никого ни о ком и ни о чем не расспрашивал.

– Будем считать, что я этого не слышала. – Эми залпом допила свое вино и словно бы решала, не налить ли еще, в надежде, что это могло бы стереть из памяти мои слова. – Бог мой, куда вы придете с такими друзьями?

– Не уверен, но думаю, Бог не имеет к этому никакого отношения.

На следующий день рано утром Микки Уоллес уехал из Портленда. Он кипел обидой и едва сдерживал злобу, что было ему несвойственно: Микки редко по-настоящему злился, но после встречи с Паркером и запугивания со стороны его дружка-неандертальца писатель сильно изменился. Он привык, что его запугивают законники, его толкали на стену и стоящие автомобили, по крайней мере, дважды угрожали более серьезными повреждениями, но много лет его никто не бил, как это сделал Паркер. Фактически последний раз Микки участвовал в чем-то похожем на настоящую драку, когда еще учился в школе, и тогда удачным ударом выбил противнику зуб. Хорошо бы сейчас нанести подобный удар Паркеру. Садясь в автобус в Логане, Микки проигрывал в уме альтернативный сценарий, где он поставил Паркера на колени и унизил, а не наоборот. Он развлекался такими мыслями пару минут, а потом прогнал их. Найдутся другие способы заставить Паркера пожалеть о том, что сделал, и главный из них – завершить проект с книгой. Этот проект увлек Микки, и он чувствовал, что от успеха книги зависит его репутация.

Но его по-прежнему тревожило, что случилось у Паркера в доме в ту туманную ночь. Микки ожидал, что интенсивность реакции на тот случай, страх и замешательство спадут, но они не утихали. Он продолжал плохо спать и в первую ночь после происшествия проснулся в три минуты пятого утра, убежденный, что в комнате мотеля есть кто-то еще. Микки включил лампу у кровати, и экологическая лампочка стала медленно набирать яркость, постепенно заполняя светом комнату, но оставляя в темноте углы, от чего у Микки возникло неприятное чувство, что темнота вокруг отступает неохотно, забирая с собой присутствующего и скрывая его в местах, куда не достает свет лампы. Ему вспомнилась спрятавшаяся за дверью кухни женщина и девочка, водящая пальчиком по окну машины. Ему бы надо было взглянуть ей в лицо, но он не смог, и что-то говорило ему, что нужно благодарить судьбу хотя бы за это. Их лица оставались скрытыми от него не просто так.