– В основном слухи. Ангел – этот сидел за кражу. Могу лишь сказать, что Паркер мог использовать его как осведомителя и взамен предложил свою защиту.

– То есть это началось как профессиональные отношения?

– Можно сказать и так. А другой, Луис – его труднее определить точно. Никаких арестов, никакой истории – он как призрак. В прошлом году появился какой-то материал. Был налет на один автомагазин, в котором он имел негласную долю. Один из налетчиков попал в больницу и через неделю умер от ран. После этого…

Рядом возник Гектор и заменил пустой стакан полным, и Тиррелл замолк, чтобы сделать глоток.

– Ну, вот тут и начинается самое странное. Один из дружков Луиса, один из деловых партнеров, назови как угодно, тоже умер. Говорили, что сердечный приступ, но я слышал иное. Один из похоронных работников сказал, что им пришлось замазать пулевое отверстие у него в горле.

– Кто это сделал? Луис?

– Нет, он не делает такого близким. Он киллер другого сорта. Шептались, что это был неудачный налет в отместку.

– Так вот что он делал в Массене, – сказал Микки, скорее самому себе, чем Тирреллу, который, похоже, все равно пропустил его слова мимо ушей.

– Они вроде него: их опекают, – сказал он.

– Опекают?

– Обычно людям убийства не сходят с рук, как Паркеру, если только кто-то их не опекает.

– Я слышал, в одном из дел было убийство, заслуживающее оправдания.

– Заслуживающее оправдания! Тебе не кажется странным, что ни одно из этих дел не дошло до суда, что все расследования его действий снимали с него вину или просто прекращались?

– Вы говорите о каком-то заговоре?

– Я говорю о прикрытии. Я говорю о людях, имеющих законный интерес держать Паркера на свободе.

– Зачем?

– Не знаю. Может быть, потому что они одобряют то, что он делает.

– Но у него отобрали лицензию частного детектива. Он не может иметь огнестрельного оружия.

– Он не может легально носить огнестрельное оружие в штате Мэн. Можешь не сомневаться, у него есть припрятанные стволы.

– Я говорю, что если и существовал заговор в его защиту, то теперь что-то изменилось.

– Не достаточно, чтобы засадить его за решетку, где ему и место. – Тиррелл постучал пальцем по столу, подчеркивая последние слова.

Микки прислонился к спинке стула. Он исписал много страниц, и рука устала. Он наблюдал за Тирреллом. Тот уставился в свой третий стакан. Стаканы были большие – такие, как всегда наливали в барах. Если бы Микки столько выпил, он бы уже отрубился. А Тиррелл держался прямо, хотя был уже здорово навеселе. Микки больше не ожидал от него ничего полезного.

– За что вы так его ненавидите? – спросил он.

– К-кого? – поднял на него глаза Тиррелл. Даже несмотря на охватывающее его опьянение, он был удивлен прямотой вопроса.

– Паркера. Почему вы его ненавидите?

– Потому что он убийца.

– И все?

Тиррелл медленно моргнул.

– Нет. Потому что он не прав. Во всем не прав. Это как будто… Как будто он не отбрасывает тени или не отражается в зеркале. Кажется нормальным, а присмотришься – ничего подобного. Какое-то отклонение, мерзость.

«Боже», – подумал Микки.

– Ты ходишь в церковь? – спросил Тиррелл.

– Нет.

– Надо ходить. Человек должен ходить в церковь. Это помогает ему держать себя в рамках.

– Я это запомню.

Тиррелл взглянул на него, и лицо его преобразилось. Микки перешагнул черту, и серьезно.

– Не надо со мной шутить, мальчик. Посмотри на себя: копаешься в грязи, хочешь заработать несколько баксов на жизни другого человека. Ты паразит. И ни во что не веришь. А я верю. Верю в бога и верю в закон. Я отличаю правильное от неправильного, добро от зла. Я прожил жизнь в этой вере. Я очищал в этом городе округ за округом, искореняя тех, кто думал, будто служение закону ставит их над законом. Что ж, я показал им, что они заблуждались. Никто не должен быть выше закона, а особенно полицейские, – не важно, носят ли они значок или носили десять лет назад, двадцать лет назад. Я находил таких, кто воровал, кто вымогал взятки у наркоторговцев и шлюх, кто насаждал свое понимание справедливости на улицах и бульварах, и в пустых квартирах, и я призвал их к ответу. Я потребовал с них ответа, и они не выдержали испытания. Потому что существует процедура. Есть система юстиции. Она не совершенна и не всегда работает так, как должна, но это лучшее, что у нас есть. И всякий – всякий! – кто отступит от этой системы и начнет действовать как судья, присяжные и палач в одном лице, – тот враг этой системы. Паркер – враг этой системы. Его дружки – враги этой системы. Из-за их действий и другие начинают считать, что действовать подобным образом приемлемо. Их насилие порождает еще больше насилия. Нельзя творить зло ради большего добра, потому что добро при этом страдает. Оно искажается и марается тем, что делается во имя него. Вы понимаете, мистер Уоллес? Это серые люди. Они сдвигают границы нравственности, как им удобно, и целями оправдывают свои средства. Для меня это неприемлемо, и если в вас остался хоть клочок приличия, это должно быть неприемлемо и для вас. – Он отодвинул стакан. – Мы закончили.

– Но что, если другие не справляются, не могут справиться? – спросил Микки. – Неужели лучше дать злу действовать беспрепятственно, чем пожертвовать малой частью добра, чтобы воспротивиться ему?

– А кто это решает? – спросил Тиррелл. Он слегка покачивался, надевая пальто и пытаясь попасть в рукав. – Вы? Паркер? Кто решает, какой долей добра можно пожертвовать? Сколько зла можно совершить во имя добра, прежде чем оно само станет злом?

Он хлопнул себя по карману и с удовлетворением услышал звон ключей. Микки надеялся, что это не ключи от машины.

– Пишите вашу книгу, мистер Уоллес. Я не буду ее читать. Не думаю, что вы можете сказать мне что-то, чего я еще не знаю. Впрочем, дам вам один бесплатный совет. Как бы ни были плохи его дружки, сам Паркер еще хуже. Я бы не стал налегать на расспросы о них и, может быть, склонился бы к тому, чтобы оставить их вообще в стороне, но Паркер смертельно опасен, поскольку верит, что совершает крестовый поход. Я надеюсь, что вы выставите его негодяем, каким он и является, но при этом я бы действовал с оглядкой.

Тиррелл нацелил на Микки указательный палец, как револьвер, и опустил большой палец, будто спустил курок. И пошел, слегка пошатываясь, на улицу, еще раз пожав руку Гектору перед уходом. Микки убрал свой блокнот и ручку и пошел расплатиться.

– Вы друг Капитана? – спросил Гектор, когда Микки подсчитал чаевые и передал их из рук в руки сверх чека из налоговых соображений.

– Нет, не думаю.

– У Капитана не много друзей, – сказал бармен, и что-то было в его тоне – может быть, даже жалость.