Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И плевать, если коллеги заметят этот жест и будут задавать себе вопросы.
Кристина подавила зевок. Сегодня она пригласила в эфир директора Тулузского космического центра, хорошего знакомого Жеральда. Авиационно-космическая отрасль давно стала главной движущей силой промышленного и экономического развития города, да и у самой Штайнмайер были особые отношения с космосом — в горе и радости, через мужчин ее жизни, и… «Ну все, хватит!» — приказала она себе.
«Сейчас не время думать об этом…»
Ведущая прошла через ньюсрум и направилась в свой кабинет, где она сидела вместе с Иланом («Поговорю с ним после передачи, сейчас нужно заняться обзором прессы»).
Ее помощник блистательно отсутствовал…
Куда же он подевался?
Илан никогда не опаздывал. Ни разу за три года.
Женщина заметила желтый листок, приклеенный к телефону, наклонилась и прочла:
Жду тебя в моем кабинете. Немедленно.
Почерк Гийомо.
А тон почти угрожающий. Ну что же, на то он и начальство! Кристина обвела взглядом коллег. Все были поглощены работой. Слишком поглощены…
Что-то происходит…
Ей вдруг стало трудно дышать, как будто кто-то сдавил ей шею пальцами. Она посмотрела в сторону кабинета программного директора: дверь открыта, жалюзи опущены — дурной знак. А кстати, где Корделия? Она заметила за стеклом три силуэта.
Ладно, не будем оттягивать.
Штайнмайер подошла к двери и остановилась на пороге. Гийомо стоял напротив Илана и Корделии, что-то говорил им, а те внимательно его слушали. Он заметил вошедшую ведущую, замолчал и знаком пригласил ее войти. Илан и Корделия как по команде повернули к ней головы.
— Закрой дверь, — приказал программный директор.
Тон его был осторожно-нейтральным. Это не сулило ничего хорошего.
— Что происходит? — настороженно спросила Кристина.
— Присядь, — велел ей шеф.
— По-моему, нам пора готовиться к эфиру.
— Да-да, знаю, садись, — повторил Гийомо тем же тоном.
Мадемуазель Штайнмайер вздернула брови. Директор смотрел на нее из-под очков повелительным взглядом. На столе перед ним лежал открытый блокнот. Он взял ручку, перечитал написанное и посмотрел на своих сотрудников:
— Ладно… Даже не знаю, как начать… Ситуация довольно необычная… Я специально собрал вас вместе, чтобы прояснить детали и обстоятельства. Как программный директор я отвечаю за работу персонала и обстановку в редакции и должен быть уверен, что ни один человек — какую бы должность он ни занимал — не страдает от поведения коллег.
Кристина взглянула на Илана, потом на Корделию; ее помощник прятал глаза, а стажерка хранила непроницаемый вид. Гийомо, не моргая, смотрел на Штайнмайер, и у нее вдруг онемел затылок.
— Корделия пришла ко мне сегодня утром… — начал директор.
Женщины встретились взглядами, и Кристина поняла, откуда следует ждать беды.
— …чтобы пожаловаться… на… — Их начальник перевел дух. — На твое поведение. Вернее будет сказать — на преследование. Сексуальное преследование: непристойные предложения, неуместные жесты и даже угрозы увольнения, если она не уступит. Корделия не хочет давать делу официальный ход, но требует, чтобы это прекратилось. Ей не нужны проблемы, а стажировка очень важна для нее. Она не намерена выносить сор из избы.
Кристина издала язвительный смешок.
— Веселишься?! — возмутился Гийомо. — Тебе смешно?
Штайнмайер готова была взорваться, но справилась с гневом и заговорила почти спокойно:
— Не говори, что веришь этой ахинее! Да ты посмотри на нее…
Этим утром стажерка облачилась в умопомрачительный килт, черные колготки и толстовку с надписью АЛХИМИЯ на груди, а на ногах у нее были высокие черные кеды с серебряными заклепками. Для губ и ногтей Корделия выбрала кроваво-красный цвет, а шарики пирсинга у нее на лице зазывно поблескивали. Ну разве можно поверить хоть одному слову этой тощей каланчи, которая косит под Круэллу?[34]
— Она говорит, что ты… гм-гм… не один раз тискала ее в туалете. — Гийомо слегка порозовел. — Пыталась поцеловать. Приглашала к себе на стаканчик…
— Чушь, — ответила Кристина.
— Что без конца делаешь ей… предложения…
— Чушь.
— Что бомбардируешь ее мейлами… гммм… сексуального характера… даже порнографического.
— Господи, бедняжка бредит! Да взгляни ты на нее!
— Вот именно…
Что значит — «вот именно»?
— Именно поэтому ты и выбрала Корделию в качестве объекта для домогательств — решила, что ей никто не поверит, если она вдруг пожалуется, — заявил программный директор.
Кристина посмотрела на него как на буйнопомешанного.
— Это какая-то идиотская шутка! Вы все рехнулись!
Гийомо молчал, и она продолжила:
— Ты не забыл, с кем говоришь? Это я, Кристина, я работаю здесь уже семь лет! Я что, похожа на сумасшедшую?
— Корделия говорит, что именно поэтому ей так трудно с тобой общаться.
— Неужели? Ладно… Пусть покажет эти пресловутые мейлы. Ну, где они?
Гийомо подтолкнул к ведущей стопку распечатанных страниц:
— Смотри…
В кабинете повисла гнетущая тишина. Краем глаза Кристина заметила, что Илан вжался в кресло, и почувствовала на себе взгляд Корделии. У нее екнуло сердце.
— Что за бред… — пробормотала она и начала читать:
Прости меня, Корделия. Я не хотела угрожать. Ты знаешь, я не желаю тебе зла. Я все время о тебе думаю, это сильнее меня. Я схожу с ума, когда чувствую твой запах, слышу твой голос, касаюсь тебя. Со мною такого никогда не было.
Корделия, ответь мне, прошу. Я так больше не могу. Ни за что не догадаешься, что я сейчас делаю. Выпила полбутылки вина. Лежу на кровати — голая… И думаю о тебе. О твоем теле, пирсинге, груди… Я очень возбудилась… Мне не стоит писать такое. Мне вообще не стоило писать тебе сегодня вечером — слишком опасно.
Корделия, не хочешь поужинать со мной в субботу? Соглашайся, прошу тебя. Это тебя ни к чему не обязывает, честно. Просто дружеские посиделки. Обещаю, никто ничего не узнает. Позвони мне. Пожалуйста.
Корделия, ты не отвечаешь, значит, осуждаешь меня. Не стоит проявлять враждебность — твое будущее в моих руках.