Некоторое время мы сидели молча. Я все удивлялся, как быстро мы сблизились, как он за пять минут сумел признать меня ровней и даже почти другом. Наконец он негромко прочистил горло, как бы не решаясь говорить, а потом все-таки решился:

– Ну, не такой уж я великий святой… – Но сказал это так, что я сразу понял, что именно святой и именно великий. Меня не проведешь! – Просто некто однажды научил меня этой медитации, которая, наверное, могла бы нам помочь…

И я знал: еще как поможет, никаких сомнений!

– Не то чтобы у меня самого это получается как надо, раз на раз не приходится…

Это означало, что в этой медитации он достиг совершенства и стабильности.

– Но кто его знает, вдруг тебе тоже пригодится? – заключил он.

Инстинктивно я поднял руки к груди и прижал их к своему сердцу, словно прося Учителя преобразить его, прямо здесь и сейчас, немедленно.

– Приготовься к медитации, – сказал он мягко, но решительно, тоном непререкаемого авторитета, авторитета самой любви. Я мысленно приготовился, как учил меня Мастер Камалашила на этом самом месте в Саду.

Через несколько минут Мастер Асанга сказал:

– Теперь следи за дыханием. Наблюдай вдох и выдох. Не пытайся что-нибудь изменить, просто наблюдай.

Я продолжал неспешно выполнять указания монаха.

– А теперь представь, – продолжал тот почти шепотом, – какое-нибудь несчастье, ну или неприятность, которые могли бы приключиться с тобой еще до рассвета.

Мне не удалось представить никаких бед или несчастий, которые могли бы произойти со мной в этом Саду, особенно когда рядом сидел Мастер Асанга. Поэтому я мысленно перенесся в недалекое будущее и представил себе то чувство опустошенности, которое неизменно испытывал, выходя из калитки и понимая, что ухожу из Сада, снова так и не встретив Златовласку, ради которой – должен признаться – я по-прежнему жил.

– Подойдет, – заметил он естественным тоном, хоть я еще не проронил и звука, – а теперь возьми чувство опустошенности этого человека, которым ты будешь где-то через час, и представь, что это чувство превратилось в маленькое пятнышко черного как уголь света в глубине его, то есть твоего, сердца.

Я так и сделал, представив небольшую световую кляксу радикально черного цвета в самом сердце у себя, через час уныло выходящего из калитки Сада.

– Вот так. Теперь тебе надо очень захотеть избавить этого будущего себя от этого черного света – пожелай, чтобы ему никогда больше не пришлось испытывать эту опустошенность, и выскажи твердую решимость забрать ее у него.

Я высказал. Это было нетрудно, ведь такая решимость явно шла мне на пользу, раз уже через час я буду чувствовать себя лучше, чем если бы я его не высказал.

– Правильно. А сейчас возьми и вырежь эту капельку черного света у него из сердца, как будто у тебя в руках острая бритва, и твердо обещай забрать ее себе, лишь бы ему с ней не встретиться в будущем.

Я сперва слегка засомневался: мало ли что, а вдруг мне это повредит, но потом решил, что раз это позже спасет меня от душевных мук, то почему бы и не сделать так, как он говорит. Ведь мы смазываем ранку йодом, понимая, что лучше чуть-чуть потерпеть сразу, чем мучиться потом. Итак, я решился принять муки черного света прямо сейчас.

– Очень правильное решение. Теперь втяни черный свет в себя, высоси это чувство опустошенности из себя будущего, выходящего из калитки. Преврати его в тонкую длинную струйку черного света и вдохни ее, как дым, вместе с воздухом в свое тело. Если образ получится недостаточно четким за один вдох, растяни удовольствие на несколько вдохов.

Я делал все, как велел Мастер Асанга, но чем сильнее была моя концентрация, тем больше я ощущал легкую неприязнь, переходящую в отвращение. Однако я вдохнул весь черный свет без остатка, понимая, что помогаю себе самому в будущем.

– Черный свет входит в твою грудь вместе с дыханием, скача на нем как наездник. Представь, что в самом центре твоего сердца горит огонек: это твой эгоизм, твое себялюбие и ложные представления о твоей жизни и твоем мире, которые создают это себялюбие. Смотри-ка, черный свет приближается к этому огоньку эгоизма, вот-вот коснется его!

Я увидел, как тонкая струйка черного света, которую я вдохнул через ноздри, прошла через горло мне в грудь, а ее кончик уже совсем рядышком с красным огоньком моего эгоизма.

– А теперь смотри внимательно и хорошенько сосредоточься, ибо все это кончится мгновенной вспышкой. Черный свет достигает огонька; происходит взрыв белого света; огонек твоего эгоизма, мигнув, исчезает в небытие; а сам черный свет, вспыхнув, превращается в облачко белого дыма, которое тоже растворяется в пустоте, – и все это за долю секунды. И твое себялюбие, и твоя будущая боль, которую ты решился взять на себя сейчас, ушли навсегда, а твое сердце стало чистым-чистым.

Такое продолжение созерцания пришлось мне по душе, и я проделывал этот прием снова и снова. Каждый раз, когда огонек потухал, а облачко белого дыма таяло в небытии, меня охватывало чувство облегчения и избавления.

– Отдохни уже, – улыбнулся Асанга. Он вытащил деревянную миску откуда-то сбоку, из складок своей монашеской одежды, тихо и грациозно шагнул к ручейку и наполнил ее. Потом подошел и протянул мне чашу, а я сначала с благодарностью выпил и только потом осознал, сколь естественно и символично выглядело то, как этот выдающийся мастер философии и самой жизни удовлетворяет жажду такого новичка в духовных делах, как я.

Он снова уселся и продолжал:

– Теперь представь какое-нибудь страдание, любую неприятную ситуацию, которое может произойти с тобой, или мысль, которая может посетить тебя завтра. Напряги воображение.

Чего тут напрягать? Сердитое выражение на лице старшего хранителя библиотеки, когда я завтра опоздаю на час-другой, даже если пойду прямо с дороги, мгновенно появилось передо мной. Я смог легко представить то чувство обиды и возмущения, которое неизменно вскипает в моей груди, какие бы усилия я ни предпринимал заранее, чтобы предотвратить его.

– Теперь представь, негодование у него – то есть у завтрашнего тебя – в сердце в виде крошечного шарика из черного света.

Я закрыл глаза и представил черную кляксу в груди у себя, стоящего завтра в дверях библиотеки под градом обвинений, уставившись на письменный стол хранителя.

– Вырежь этот черный шарик из своего сердца.

Я так и сделал.

– Теперь убедись, что ты отождествляешь этот шарик с будущей болью в своем сердце, и прими решение забрать эту боль себе. Вот он превратился в тонкую струйку черного света, которая вместе с дыханием приближается к твоему лицу, входит в твои ноздри, опускается через горло в грудь и почти касается огонька себялюбия и непонимания в твоем сердце. Контакт! Вспышка белого света! Себялюбие гаснет! Негодование превращается в облачко дыма, а дым тает! – Говорил он отрывисто. – Твое сердце очищено!