«ТКП» вынужден был считаться с тем, что не интервенция даже, а подлинная война с Польшей и ее союзниками может в ближайшее время стать реальным фактом. Сознание этого заставляло определить отношение партии к этому факту. Несмотря на то, что поражение Красной армии считалось маловероятным, надо было предвидеть и эту возможность. В этом случае «ТКП» должна была обеспечить себе роль политического диктатора, она должна была превратиться из интеллигентской партии в массовую, органически связанную с крестьянским активом. По словам Чаянова, «ТКП» даже приняла соответствующую установку по этому вопросу.

Под влиянием политической ситуации в деревне, создавшейся в результате хлебозаготовок, коллективизации, раскулачивания, стало казаться, что наступление общего политического кризиса является почти непредотвратимым. А это, в случае военного поражения, приводило к кризисному состоянию, разложению Красной армии, хаосу, стихийным крестьянским восстаниям. Принимая это как неотвратимый факт, Центральный комитет счел необходимым признать, что «ТКП» может быть поставлена в условия, когда она будет вынуждена возглавить стихийное повстанческое движение крестьян до вооруженной борьбы включительно.

Чаянов признавал, что последовавшее выступление Сталина смягчило агрессивное настроение деревни и привело к значительному спаду пораженческих настроений в «ТКП».

Подводя итоги работы «ТКП» и своего личного участия, Чаянов признал себя виновным в том, что состоял членом ЦК «ТКП», ставившей своей задачей борьбу с генеральной линией социалистического строительства, свержение советской власти. В том, что в качестве директора Института сельскохозяйственной экономии организовал работу по подготовке профессорских и ученых кадров, стоящих на идеологической и политической платформе «ТКП», и использовал аппарат института для завязывания международных связей и тем подготовлял для «ТКП» поддержку общественного мнения в сельскохозяйственных кругах Европы и других стран и др.

Эти свои совершенные действия Чаянов считал, в условиях строительства социализма и мировой борьбы трудящихся против капитализма, тяжким преступлением, достойным тягчайшей кары. При этом он не считал возможным приводить какие-либо смягчающие вину обстоятельства. Единственным основанием для его просьбы о помиловании, помимо глубочайшего раскаяния, могла служить его уверенность в том, что он не является непоправимым врагом социалистической революции и чувствует в себе силы принести пользу делу социалистического строительства.

Последние месяцы перед арестом убедили его в том, что мелкое крестьянское хозяйство, изучению и защите которого он отдал всю свою жизнь, в ближайшее десятилетие обречено на гибель. Однако объективный крах идеологических основ жизни давал Чаянову уверенность в том, что он смог бы более искренне принять участие в строительстве социалистического хозяйства. Он полагал, что его многолетний опыт научной творческой работы и те объективно полезные работы, которые уже были сделаны для социалистического земледелия, позволяют просить о помиловании и обещать, что в том случае, если он будет возвращен к жизни и работе, всю свою энергию, знания и силы отдать социалистическому земледелию и тем искупить преступления, которые были совершены им против пролетарского государства[235].

С 1 по 9 марта 1931 г. проходил процесс по делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)». В качестве обвиняемых по этому процессу проходили: В.Г. Громан, Н.И. Суханов, В.В. Шер, Б.М. Берлацкий, И.Г. Волков, А.М. Гинзбург, Л.Б. Залкинд, В.К. Иков, К.Г. Петунин, И.И. Рубин, А.Л. Соколовский, М.И. Тейтельбаум, А.Ю. Финн-Енотаевский, М.П. Якубович. Им были предъявлены обвинения в развале советской экономики, установлении связи с правительствами империалистических стран и др. Все они «признали» себя виновными и получили от 3 до 10 лет лишения свободы.

Н.Д. Кондратьев выступал в качестве свидетеля по делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)». Это было связано с тем, что после того, как он начал давать показания Агранову, то в числе других обвинений принял на себя и обвинение в том, что находился в блоке с контрреволюционной организацией Громана – Суханова.

В связи с этим, в конце февраля 1931 г. его вызвали в ЭКУ, где следователи Дмитриев и Азарьян предложили ему рассказать, что ему известно о меньшевиках, возглавляемых Громаном и Сухановым. Кондратьев повторил свои показания, данные в свое время в СО, следователей это не удовлетворило. Они сообщили, что раскрыто «Союзное бюро меньшевиков», и что Кондратьев должен будет выступить на суде в качестве свидетеля. Кондратьев согласился, попросив только исключить пункты о своей вредительской деятельность и о контрреволюционной военной работе.

Следователь Славатинский, со своей стороны, сказал Кондратьеву, что своим выступлением он даст окончательное доказательство своего «разоружения». Тут же были сформулированы тезисы показаний, которые он должен был сообщить на суде.

На процессе Кондратьев показал, что знал о существовании меньшевистской организации, неоднократно встречался с ее лидерами Громаном, Сухановым и др. Встречи носили характер бесед и дискуссий о политическом переустройстве общества и органов власти в стране. Подтвердил наличие устоявшихся связей между «контрреволюционными» организациями и их лидерами, единство в целях и задачах политической деятельности по свержению советской власти и реставрации капиталистических отношений в стране.

В середине мая 1931 г. когда следствие по делу «ТКП» закончилось, Кондратьев был вызван к А.С. Славатинскому, у которого он встретил А.П. Радзивиловского, С.М. Смирнова, который вскоре ушел, и следователя по фамилии Али. «Во время разговора А.С. Славатинский спросил меня, скажите, теперь, откровенно, по-человечески, что же из того, что Вы показывали, соответствует действительности. Я ответил, что по человечеству и под честным словом: ничего.

Тогда в разговор вмешался А.П. Радзивиловский и сказал: я понимаю, когда Вы отрицаете показания, данные в ЭКУ. Но теперь Вы пользуетесь случаем и, заметив, что мы очищаем материал следствия от наносных элементов, пытаетесь взять назад все свои показания. Конечно, мы сами знаем, что у Вас не было настоящей партии, не было ее учредительного съезда, не было выборного ЦК, выборных должностей, писаной программы, но что-то все же было. На это я заметил: скажите, что же тогда было, в чем можно было бы усмотреть состав преступления?

Я бы очень просил Вас, как и А.С. Славатинского, спокойно и беспристрастно прочесть все мои показания, по основным пунктам и критически проанализировать их. А.С. Славатинский, не давая ответа на мою просьбу, сказал: «Было, во всяком случае, обволакивание советской власти, был захват учреждений». Не входя здесь в обсуждение несостоятельности обвинения в только что упомянутых действиях, из предыдущего можно видеть, что по мнению ответственного следователя, как А.С. Славатинский, в руках которого находилось ближайшее руководство следствием по делу т. н. ТКП, в действительности имели место совсем не те действия, которые следствие официально мне инкриминировало и за которые я осужден»[236].

Вначале в отношении членов «ТКП» готовился открытый политический процесс, об этом свидетельствует письмо И.В. Сталина В.М. Молотову от 2 сентября 1930 года:

«2) Разъяснение в печати «дела» Кондратьева целесообразно лишь в том случае, если мы