Здание Воспитательного дома в С.-Петербурге на набережной р. Мойки (бывший дворец К. Г. Разумовского). Гравюра XIX в.

Новая власть практически начала осуществлять то, к чему до революции неоднократно призывали представители общественности, теоретики и организаторы благотворительности – создавать систему государственного призрения. Однако она отказалась от благотворительной общественной инициативы, к которой относилась отрицательно, исходя из политических и идеологических соображений.

Возрождение отечественной благотворительности началось много десятилетий спустя.

На протяжении столетий помощь бедным понималась как раздача милостыни. Вопрос об организованном призрении этой категории населения впервые был поставлен стоглавым собором, состоявшимся в 1551 г. Первые попытки организовать призрение бедных в богадельнях относятся ко времени правления царя Федора Алексеевича. Петр I своими указами требовал от местных властей и церкви организовывать призрение немощных взрослых в богадельнях при монастырях и церквах, а детей – в «сиропитательницах». Однако система постоянно действовавших специализированных учреждений для оказания помощи малоимущим категориям взрослого населения начала создаваться только в конце XVIII – начале XIX вв. многие принадлежали ведомству императрицы Марии и Человеколюбивому обществу.

В российском законодательстве и в общественном сознании отсутствовали четкие и ясные критерии нужды, требовавшей социальной поддержки со стороны. Положения и уставы учреждений благотворительных ведомств дома Романовых также не содержали признаков, по которым можно было бы определять степень бедности, заслуживавшей помощи. Это можно объяснить тем, что в стране отсутствовала официальная государственная социальная политика. У каждого сословия имелись свои представления о бедности. Поэтому, обращаясь к вопросам поддержки неимущих, следует прежде рассмотреть, как исторически в России складывались представления о том, кого следует считать заслуживающим помощи, выяснить, как эти представления влияли на законодательство и развитие учреждений призрения. Традиционно нуждавшимися считались в первую очередь нищие. Нищенство рассматривалось как следствие крайней нужды. Понятие «нищий» в словаре академии российской трактовалось как «бедный, убогий, неимущий потребных вещей для жизни», тот, «кто питается милостыней»[244]. В том же словаре есть близкое понятие «неимущество», означающее «скудость, бедность»[245]. Как человек «до крайности бедный, убогий, неимущий, скудный, побирающийся, живущий Христовым именем, питающийся подаянием, ходящий по миру, просящий милостыню»[246] характеризуется «нищий» в толковом словаре В. И. Даля. Нищета здесь рассматривается как «крайняя бедность, убожество, скудость, нужда и недостаток»[247]. В качестве примера использования этого слова Даль приводит актуальную и в наше время поговорку «и церкви не строй, а сиротство прикрой да нищету пристрой»[248]. Однако ко времени появления этих определений уже существовало профессиональное нищенство, которым занимались вполне трудоспособные люди, не желавшие по каким-либо причинам работать. Поэтому далеко не все, просившие милостыню, заслуживали помощи.

В средневековой Руси четкого различия между просящими милостыню по причине нужды и по причине нежелания работать не делалось, поскольку целью благотворительности являлась не помощь просящему, а спасение собственной души. Стоглавый собор допускал прошение милостыни нищими, но право на призрение в богадельнях при церквах и монастырях оставлял только за старыми и больными. В главе 73 «ответа о богадельнях» говорится: «да повелит благочестивый царь всех прокаженных, и престаревшихся, описать по всем градом. Опричь здравых строев, да в коемьждо граде устроити Богадельни мужеские и женские, и тех прокаженных, и преставившихся не имущих где главы подклонити, и устроити в богадельнях…»[249]. «здравые» нищие не должны были находиться в богадельнях, а питаться «ходячи по дворам от Боголюбцев… а которые возмогут работати, и они в стыду пострадали»[250]. Как видно, прошение милостыни здоровыми и трудоспособными людьми вызывало со стороны стоглавого собора лишь моральное осуждение, «стыд».

Сам по себе праздный образ жизни, связанный с нищенством, и его негативные проявления осуждались обществом. В ряде случаев нищие вызывали недовольство властей. Окружной грамотой 1646 г. нищих и юродивых запрещалось пускать в церкви, «понеже от их крику и писку православным христианам божественного пения не слыхать; да тее в церкви Божия приходят аки разбойники с палки, а под теми палки у них бывают копейца железные, и бывают у них меж себя брани до крови и лая смрадные»[251]. Подобная критика была, скорее, направлена против крайностей, но не против самого института нищенства. Традиционная благотворительность фактически поощряла нищенство, тем более что в ней принимали участие обладатели высшей власти. Царь Алексей Михайлович лично раздавал милостыню на улицах Москвы в дни церковных праздников. В его дворце постоянно жили так называемые «верховые» нищие. Попытка определить, кто из просящих милостыню, действительно не может существовать по другому, а кто является профессиональным попрошайкой, была предпринята в конце XVII в. при царе Федоре Алексеевиче. В анонимной записке, относящейся к его времени и посвященной призрению, говорится о «притворных» нищих, которые просят милостыню и в то же время «примечают, кто как живет и как его дом, как бы исплоша, где малолюдство, каво днем и ночью покрасть»[252]. Упоминается также о тех, которые «малых ребят с улиц крадут, и руки и ноги ломают, и на улицы их кладут, чтобы на них люди, смотря, умилялись и больше милостыни давали»[253]. Притворных нищих предлагалось сажать на некоторое время в тюрьму или заставлять выполнять какую-либо физическую работу.

Беспощадно боролся с нищенством Петр I. Уже в первом указе его о нищих, изданном от имени Петра и Ивана, обращалось внимание на деятельность профессиональных побирушек в Москве, которые, «подвязав руки також и ноги, а иные глаза завеся и зажмуря, будто слепы и хромы, притворным лукавством просят на Христово имя, а по осмотру все они здоровы»[254]. Указ предписывал высылать нищих на прежнее место жительства, а в случае повторного появления в Москве – «учинять жестокие наказания, бить кнутом и ссылать в ссылку в дальние сибирские города»[255]. При Петре государственная политика в отношении нищих приобрела откровенно репрессивный характер. Для него не имело значения, является просящий милостыню трудоспособным или нет. Прошение милостыни на улицах преследовалось сколь беспощадно, столь и безуспешно. «Понеже о нищих уже многими его Царского величества указами подтверждено, – говорится в очередном указе, – дабы престарелых и увечных отсылать в богадельни, а прочих, которые не записаны в богадельни, имая, наказывать и отсылать в прежние их места, а которые молодые, и тех отсылать в работу»[256]. За прошение милостыни на улицах предписывалось «бить нещадно батожьем»[257]. Петр признавал право на призрение в богадельнях за теми, кто отслужил государству и не мог по старости или болезни обеспечивать себя. Он рассматривал призрение как обязанность, если не государства, то таких общегосударственных институтов, как монастыри и церкви. Петр, в принципе, не выступал против милостыни. Он лишь требовал, чтобы она направлялась в богадельни и монастыри, дабы не плодить попрошаек на улицах. Во втором десятилетии XVIII в. Петр пришел к мысли о создании отделенных от монастырей и церквей учреждений для призрения нетрудоспособных. В 1716 г. введен в действие «регламент, или Устав главного магистрата». В главе XX этого документа «о цухтгаузах (смирительных домах) и гошпиталях (больницах)» указано: «а гошпиталям быть ради призрения сирых, убогих, больных и увечных, и для самых престарелых людей обоего пола. И такие дома построить магистратам земским иждивением впредь со временем, сыскав к тому, також и на пропитание оных людей, средство…»[258]. Упоминая об источниках финансирования, Петр ссылается на зарубежный опыт содержания этих учреждений: «…в других государствах такие до́мы не токмо в больших, но везде и в малых городах обретаются и имеют первое свое начало от фундации земского начальства, також и от подаяния…»[259]. В указе перечислены категории взрослого населения, помощь которым возлагалась на местные власти и общины. Однако сроки создания и источники финансирования учреждений призрения точно не определены. Очевидно, Петр сознавал, что в стране, воюющей долгие годы, быстро создать эти учреждения силами местных властей сложно. Он рассчитывал, что прочно обеспечить учреждения призрения можно будет «впредь со временем». Но этот указ, как и другие подобные законодательные акты, остался «декларацией о намерениях». Богадельни создавались спорадически, источники их постоянного обеспечения четко не определялись. Не был установлен единый тип этих учреждений.