Потому-то Константин Крижевский в том самом разговоре насчет Яшина (а случился он, если не подводит память, в 1974 году) так выразил свое отношение к давно истлевшему, а уже в наши дни вновь всплывшему спору о своем незабываемом партнере: «Еще когда играл, слышал, будто Лева за нами, как за каменной стеной. Но он же вместе с нами клал ее по кирпичику – и своими подсказками, куда бежать, кого «взять», и учащенным включением в игру Просил нас не прижиматься к воротам, больше действовать на передних подступах, чтобы расчистить пространство перед собой, получить свободу маневра. Предложенная им система ставила соперников в тупик. Думаю, скорее не Яшин был за нами, как за каменной стеной, а мы чувствовали себя спокойнее и увереннее, имея за спиной такого вратаря. Ни с кем из них не игралось так славно, как с Яшиным!»

Это было настолько единое и неделимое целое, что установить, кто у кого был за каменной стеной, честно говоря, затруднительно. Лев Иванович не мог, например, забыть такой эпизод, случившийся при счете 1:0 за полторы минуты до конца матча с ЦДСА в первом круге чемпионата СССР 1956 года. Он выходит на перехват после навеса с левого фланга и после толчка в спину, пропущенного арбитром, теряет равновесие. Воспользовавшись этим, Валентин Емышев головой посылает мяч в пустые ворота. «И вдруг в воздухе проносится Крижевский, похожий в своем невероятном прыжке на солиста балета, каким-то чудом дотягивается до мяча уже на линии ворот и в падении ударом через себя возвращает мяч в поле. Стадион неистовствует. Матч спасен. А ведь таких случаев были десятки…» – обобщает Яшин. Но и случаев обратной страховки немерено.

Спустя полвека свои мысли и чувства к партнерам эмоциональный Владимир Кесарев вложил в несколько восклицаний, в которых фигурируют Крижевский, Кузнецов, Соколов, Царев и, конечно же, Яшин: «Вот Костя – это была фигура! А Борис! А Сашка Соколенок! А Царь! Ну, без Льва-то у нас вообще бы ничего не вышло! Какие три «К», кто это придумал? Лев был главный, тут и спорить нечего!».

Не разделяя кесаревское отрицание важности трех «К», в то же время поддерживаю его представление о соразмерности ролей в динамовском оборонительном ансамбле, где определенно верховодил Яшин. С поправочным добавлением опущеннной из скромности собственной персоны Кесарева. Но мне по душе, потому как по правде, включение в эту обойму и полузащитников. С появлением Виктора Царева (1955) Якушин возвращался к идее сдвоенного центрального защитника, которую вынес на суд знатоков еще в 1945 году (Михаил Семичастный, Леонид Соловьев) и начал вторично практиковать в московском «Динамо» второй половины 50-х (Крижевский, Царев). Другими словами, предвосхитил победное шествие системы 1 + 4 + 2 + 4 за 13 лет до ее рождения и признания на чемпионате мира 1958 года, а еще 10 лет спустя, опять-таки до презентации ее бразильцами, уловил, что она уже носится в воздухе.

В этом раскладе Яшин становился вовсе даже не четвертым, а пятым защитником. Но первым по воздействию на ход событий, как точно измерили игровой и моральный вес своего вратаря Крижевский с Кесаревым – один 35 лет назад, другой в наши дни, когда общался с моим товарищем, известным журналистом Павлом Алешиным, записавшим несколько горячих монологов Кесарева для книги об этом незаурядном защитнике и острослове («Футбол – моя судьба», 2005).

После столь активного неприятия сомнительной идеи некоторым образом противопоставить Яшина трем «К» может показаться странным мое утверждение, что, случалось, вратарю за их спиной действительно нечего было делать. Но такую ситуацию никак нельзя назвать доминирующей в их пятилетнем содружестве, да и это временное явление возникало исключительно редко. И не на первых порах совместной работы, когда они общими усилиями, но, как подчеркивали партнеры Яшина, под его началом, устанавливали и налаживали единое понимание игровых эпизодов (так что яшинский взлет такой «крышей» не объяснишь), а на финишном отрезке сотрудничества, когда взаимодополнение было упрочено до автоматизма.

Так случилось в первом круге чемпионата страны 1959 года (6 пропущенных мячей в 10 играх первого круга, без учета одного отложенного и позже сыгранного матча, из них 5 игр «на ноль», некоторые даже без травмированного Крижевского, успешно замененного Царевым). Но такие отрезки «простоя» вратаря по вине своих защитников, кажется, больше не отмечались. Отдельные матчи, правда, выпадали. Как, например, кубковая игра с ЦСКА в 1960 году (1:0 в пользу «Динамо»). Но Яшин не расслабился, не потерял бдительности. «Буквально за секунду до свистка, – писал «Футбол», – Линяев издалека пробил с огромной силой и прямо под планку, да у «Динамо» вратарь таков, что, простояв, по существу, без дела весь матч, и в эту последнюю секунду он был максимально собран и ко всему готов. Потому что он был Яшин».

Как ни парадоксально, против своей безработицы и, казалось бы, беззаботного существования поднимал бучу сам вратарь. Яшин умом и сердцем ощущал вред бездействия, чреватый потерей тонуса и провалами в будущих играх. И при этом свой протест выражал достаточно бурно, удивляясь, мне кажется, непониманию такого проницательного тренера, как Якушин. Мирный и смирный, возбуждался порой в напряженных играх настолько, что оправдывал в них свое грозное имя – могло достаться и своим игрокам, и чужим. В результате же его вынужденного безделья в некоторых встречах первого круга 1959 года досталось тренеру. Михаил Иосифович даже растерялся, когда после выигрыша у «Крыльев Советов» (3:1) Яшин, влетев в раздевалку, в сердцах швырнул перчатки и кепку в угол со словами:

Хватит с меня, больше не играю! Ставьте Володю! (Беляева. – АС.)

В чем дело, Лев? – не понимает Якушин.

Что это за игра – за девяносто минут вынул мяч из сетки – и баста? Из-за них, – кивает в сторону защитников, – я все время без мяча, так могу и «плюху» какую-нибудь пропустить!

Не горячись, что-нибудь придумаем, – и тренер, оборачиваясь к защитникам, дает задание крайним – Кесареву и Кузнецову – нет-нет, да и откатывать мяч Яшину, чтобы чувствовал его, не остывал.

Во втором-то круге 1959 года, когда ситуация у динамовских ворот намного чаще осложнялась повышенным давлением соперников, Яшину приходилось совершать череду отчаянных, как теперь принято выражаться, сэйвов, словом, работать уже на полную катушку, а ему только это и надо было. Защитникам же, в свою очередь, надо было, чтобы за спиной командовал, ворчал и, разумеется, активно действовал Яшин.

«Мне нечасто приходилось выходить на поле с другими вратарями – практически только в зарубежных турне тбилисского и киевского «Динамо» да «Спартака», когда игроки других клубов придавались им для усиления. Разница чувствовалась сразу. Даже когда наши ворота защищал Владимир Беляев, тоже первоклассный голкипер, хорошо знакомый с динамовским взаимодействием в обороне, связывавшие нас невидимые нити терялись – все-таки у каждого из нас свое понимание, свои приемы игры. Лев досконально знал, что каждый из нас сделает в той или иной ситуации, а мы изучили все его вратарские повадки. Сыграны были как единый механизм» – таков вердикт Владимира Кесарева.

Эдуард Мудрик, подпускавшийся в «основу» с конца 50-х, а впоследствии сменивший Кесарева на правом фланге обороны «Динамо» и сборной, подметил, что Якушин никогда ни с кем из игроков не советовался, как строить игру – только с Яшиным. Установки динамовского тренера даже самым опытным бойцам напоминали распоряжения, приказы, с вратарем же он скорее сверял мысли, держал совет. И дело не в авторитете Яшина (прежде Бесков был не меньший авторитет, но, как и все, получал императивные указания). Весь фокус в той стержневой роли, какая отводилась Яшину в игре благодаря организаторскому началу и влиянию на команду четкостью и уверенностью личных действий. По мнению Мудрика, ошибки Яшина потому и становились предметом бесконечных пересудов, что были явлением чрезвычайным, крайне редким.