Всего шесть лет назад Скабрезы отказались отправлять в Страву ездоков, которые должны были защищать ее во время Предательской луны. На следующее лето Зирко не послал им сообщения о приближении новой луны. Скабрезов застигли врасплох и, хотя их крепость уцелела, деревня возле нее превратилась в пепел, облепленный трупными мухами. Копыто пыталось потом восстановиться, но Уль-вундулас – суровый край. Без урожая, без койкогрелок, без детей, Скабрезы распались, и члены копыта примкнули к другим. В числе Скабрезов раньше был и Хорек, который теперь ездил с Ублюдками.

– Мне очень нужно, Зирко, – сказал Шакал. – Если я должен буду быть с тобой каждую Предательскую луну, если это твоя цена – так и скажи.

Казалось, его слова огорчили полурослика. Он понурил голову и мрачно улыбнулся.

– Какими мелкими и жадными мы, наверное, вам кажемся, – мягко проговорил Зирко. Когда он снова поднял глаза, на его лице была такая нежность, какой Шакал никогда раньше не видел. Полурослик смотрел так, словно испытал прилив жалости к себе. – Я знаю, вы считаете нас скрягами. Но вы не знаете бремени моего народа, не знаете требований моего бога. А они выше ваших тайных, поверхностных суждений. Вы не знаете, какие мы приносим жертвы каждый раз, когда просим нашего бога исцелить неверующего.

– Жертва подается с каждой трапезой в Уделье, – ответил Шакал. – Мы здесь все истекаем кровью. Вот во что я верю.

– А почему мы должны молить нашего бога ради тебя, полуорк? – В вопросе Зирко вовсе не было злобы, только мрачное любопытство.

– Только ты можешь на это ответить, – сказал ему Шакал. – Как ты сам заметил, я не знаю вашего бремени. Но это не значит, что я не в силах облегчить его, если мне позволят.

Верховный жрец спокойно стоял, разглядывая чужаков в хлеву. Затем наконец дал знак своей свите. Двое полуросликов пересекли кораль и встали по обе стороны от своего хозяина. Это были женщины, обе бритые почти наголо, с короткими жесткими черными волосами.

– Интересно, Шакал, – произнес Зирко задумчиво, – готовы ли ты принять помощь моего бога, не узнав заранее полной ее цены? Пока я тебе скажу, что сражаться с нами против кентавров – это еще не все, чего требует Хозяин-Раб.

Блажка резко вдохнула, готовясь бросить острое замечание, но Шакал повернулся к ней и успокоил одним взглядом. Затем серьезно посмотрел в глаза Зирко.

– Если это сделает так, чтобы моя рука снова стала целой, – заявил он, – я готов.

– Ух, черт, – выдохнул Овес.

– Очень хорошо, – сказал Зирко. Он повернулся и взял у свиты три керамических кувшина, самый большой из которых был меньше приличной чаши. Их жрец-полурослик поставил на землю перед Шакалом, в порядке уменьшения размера.

– Наполни эту своей мочой, – поручил Зирко, указав на самый большой сосуд. – Следующую – кровью. И последнюю – семенем.

Шакал сдвинул брови, но вопрос задал Овес.

– Это и есть плата?

– Нет, – ответил Зирко спокойно, не сводя глаз с Шакала.

– Но это необходимо? – спросил Шакал.

– О да. – Полурослик сверкнул белозубой улыбкой. – То, что будет дать труднее всего, многое говорит о мужчине, верно?

И, без дальнейших объяснений, Зирко покинул хлев и ушел через кораль. Прислужницы остались стоять в ожидании.

– Черт, – ругнулся Шакал себе под нос, вставая на ноги. Затем, повернувшись, увидел рядом Блажку, которая слегка улыбалась, глядя на него голодными глазами.

– С первым кувшином, – проговорила она гортанно, – полагаю, ты и сам справишься. А с другим я была бы рада тебе помочь.

Она взяла его здоровую руку и потянула к одной из своих налитых грудей под льняной рубашкой. Не обращая внимания на взгляды других, Шакал нетерпеливо разжал пальцы. Он застонал, когда его ладонь пронзила боль, и отдернул руку. Он даже не заметил, как Блажка вытащила нож.

– Вот и все, – сказала она, широко улыбаясь. – Можешь не благодарить.

Овес тоже посмеивался. Шакал же, сжав зубы и кулак, свирепо пялился на них обоих.

– Не разлей ее напрасно, брат, – посоветовал Овес, глядя на кувшины.

Присев на корточки, Шакал выдавил кровь из раны в средний сосуд. Он чувствовал, как у него бился пульс, пока алый поток быстро наполнял сосуд. Штукарь предложил ему повязку, и Шакал обмотал ею израненную ладонь.

– Поссать при двух раненых руках – это уже вызов, – посочувствовал Овес, – а последний кувшин – вообще кошмар.

– Иногда ты бываешь такой сукой! – Шакал одарил Блажку испепеляющим взглядом.

– Черт, Шак, – ответила Блажка с искренне виноватым видом. – Я об этом не подумала. – Когда прощения не последовало, а все только осуждающе смотрели на нее, Блажка решительно пожала плечами и воскликнула: – Ну прости! Что я, на хрен, могу знать о том, как доить член? Я же не думаю об этом каждую минуту, как вы двое.

– Пожалуй, нам следует оставить друга Шакала в покое, – предложил Штукарь, указывая на быстро темнеющий кораль.

Чародей выпроводил всех из хлева и ласково улыбнулся эльфийке, когда та проходила мимо. Шакал старался не смотреть на нее из мальчишечьего страха, что она поймет, зачем его оставляют одного. Прислужницы Зирко также отошли, однако они все равно стояли лицом к хлеву.

Хотя он всю юность душил свой стручок, Шакалу пришлось нелегко. Раны, конечно, ему мешали, но больше мешал разум. Он представил Делию, сидящую у него на коленях в бане, но первоначальный прилив быстро отступил. Шакал вдруг понял, что жалеет, что не подглядывал вместе с Овсом за купающейся эльфийкой. Он хотел вообразить это картину, но лишь вспомнил о Блажке и его недавно раненной руке, а потом о том, как она зарядила ему по яйцам. Это почти полностью лишило его сил. К счастью, следом в памяти всплыла его прерванная встреча с Нежкой, когда она улеглась на бочку, обнажив ягодицы, и жаждала грубости. В мыслях он сделал все, чему помешала тогда Блажка, причем его фантазия зашла даже дальше, чем позволила бы Нежка.

Когда третий кувшин был полон, помочиться в самый большой из них было лишь вопросом времени.

Полурослики унесли сосуды – с какой целью, Шакал не ведал и старался не задумываться. Овес и Блажка все еще потешались над его испытанием, однако за их усмешками скрывалась озабоченность той сделкой, в которую Шакал ввязался. Штукарь тем временем держался пугающе безучастно.

Когда наступила ночь и высоко взошла луна, ни Зирко, ни его слуги так и не появились. Три уньярские женщины принесли еду и воду, но в остальном кораль превратился в клетку, оставшуюся без присмотра.

Овес подошел к Шакалу, который с тоской смотрел на тень Стравы, скрывавшей свет звезд.

– Мы с Блажкой поспим, – тихо предупредил трикрат. – У Штукаря слух тонкий.

– Хорошо. – Больше Шакал ничего не смог ответить. Он умолк, зная, что его друг не закончил.