Проклятые тучи, гонимые ветром, принесли с собой моросящий противный дождь, и мне ничего не остаётся, как вернуться в школу, пишу сообщение в общем чате, что я пошла в столовую. Они все не в сети, прочтут, когда смогут. Можно и позвонить, но отрывать от дел я не привыкла. Отец всегда учил, что бывают моменты, когда желательно унять свою нервозность, взять себя в руки и просто переждать. На улице холодновато для ожидания, удерживаю равновесие на скользком обледеневшем асфальте, мелкими шагами иду в столовую. Ученики, несмотря на погодные условия, стоят на улице в школьной форме, парни в бомберах с красными носами, но пытаются произвести впечатление, что им все равно. Идиоты. Газету треплет ветром, надрывает страницы, сворачиваю её в трубку. Тяжёлая дверь столовой не хочет поддаваться, плюс ещё и ноги разъезжаются, резко дёргаю её на себя и, наконец, открываю. Не зря Леони просила одеться теплее и захватить перчатки. Но когда я слушала старших? Теперь онемевшие пальцы и ледяная пятая точка ищут место, где могут согреться. Так как нельзя подходить к стойке с едой в одежде, некоторое время отогреваюсь около батареи, ничего не снимая. Как воробушек, съёжившись, прячу нос в широкий шарф. Мимо огромных окон проходят ученики, парни заигрывают с девушками, и единственное, что омрачает этот вид, зелёное пальто Джеки.

– Иди мимо, – шепчу я, – дуй отсюда.

Но, конечно, фортуна не на моей стороне, громкая компания вваливается в столовую, принося новый виток холода, сжимаю в руке длинную трубку газеты, так, будто она станет моим спасением от этой бестолковой дуры. Ученики проходят мимо меня, кажется, никто не заметил нечто в безразмерном пуховике и широкой шапке вязки сотами. Они толпятся, как стадо, около стойки, набирают полные тарелки столовской еды и громко судачат о новой жертве. Не вижу ни одного футболиста в их компании. Мне кажется, что спорт наделяет людей какими-то особыми качествами, им некогда заниматься играми с мясом, гадить на всех углах. Только, видимо, не всем, оглядываюсь на дверь. Колокольчик на двери издаёт звон, сообщает о прибытии главного тупицы школы. Вот кому футбол выбил все мозги, он рассматривает толпу, мельком бросает взгляд на меня, проходя мимо. Кладу телефон перед собой, чтобы, если что, быстро принять вызов.

– Эй, Джеки, не её ли мы искали? Охрана занята, наша принцесса осталась совсем одна, – Ван Камп кладёт свою руку на стол, опирается локтями, наклонившись, выставив при этом свой зад.

– Иди куда шёл со своей подружкой, отстань от меня, – мой голос даже не дрогнул.

– Да ладно, ты оперилась, воспаряла духом и решила, что можешь открывать свою пасть, маленький опоссум? – он рявкает не своим голосом, выдёргивает газету из моих рук. – Не зря тебя опускали. Скажи по секрету, кто из них троих лучше? И как тебе ощущения потаскухи, вырезавшей своего ублюдка? – тихим голосом он произносит около моего уха и выпрямляется. – Вы все долбанутые, Чемберсы, вся семейка.

– Не трогай мою семью, – отвечаю ему через зубы, пытаюсь встать, но он толкает меня в плечо, я неуклюже заваливаюсь на стул.

– Ваш этот заговор, поставивший меня в неловкое положение, какие-то сплетни о моем употреблении спиртного от твоих выродков, знаешь, меня отстранили от игры. Мало того, что Чейз лезет во все щели, как чёртов таракан, а тут ещё такой поворот. Ты же умеешь хранить секреты? Когда меня пустят на поле, я сделаю так, что он больше не вернётся, – отворачиваюсь к окну, глубоко дышу, мне нельзя сейчас убегать. Нельзя показывать, насколько мне больно, я постояла за себя, получила в ответ. Мне больнее, ему обиднее. Пусть так и будет. Все это пустые слова, они хотят меня запугать.

– Кто это тут у нас? Обиженная шлюшка Кингов? Думала, вот я такая вся таинственная, и никто не узнает грязные секреты твоей семейки? Но знаешь, что хреново? – подходит Джеки, вытаскивает из кармана свой огромный смартфон, печатает на нем буквы и поворачивает ко мне. – Мы живём в продвинутое время, и чтобы правдивые сплетни разлетелись по городу, нужен один клик. Всего-то.

– И что тебе это даст? – снимаю шапку, волосы рассыпаются по моим плечам, испарена появилась на лбу не только от волнения, но и страха. Мне становится невыносимо жарко. Внимательно слежу, куда она пытается отправить…

– Ты свалишь из этого города, твой папаша потеряет работу, его будут трепать на каждом углу, и всем станет хорошо. Мальчики вновь заживут свободной жизнью, перестанут целовать твои пятки и кидаться на защиту. Только не думай, что мне нужен Хантер, они бесперспективные недоноски, которых ждёт будущее низших слоёв. Их дети будут побираться на помойках. Но вот только… – она заносит палец над экраном и издаёт довольный визг. – А знаешь, что, я тут узнала ещё одну деталь, которая будет полезной не только для нашего городка, но и для тебя. Папочка твой не пушистый зайчик.

– Ты больная? Не надо писать, тебе все равно никто не поверит. Хочешь со мной воевать, пожалуйста, клей свои стикеры, рисуй на шкафах, делай что хочешь. Не трогай мою семью, Джеки, – пытаюсь отнять у неё телефон, Ван Камп довольно больно снова меня толкает в плечо, Джеки отодвигается от стола и показывает мне отправленную запись. Я читаю последние строки. – Это не правда.

– Ещё какая, правда, ты забываешь о том, что здесь практически нет приезжих. Все свои. Зря, ты со мной связалась, – девушка берет парня под руку, оглядывается на окрик кого-то из администрации. – Да все нормально, мы просто поговорили немного.

Я не слушаю её, не могу, встаю с места и выбегаю в двойные двери. Мне необходимо быстрее добраться домой и услышать, что все хорошо, и все, что она говорит, выдумка. На ходу вытираю слезы, смешанные с крупинками острых снежинок, как некстати падающих с неба. Обсыпанная щёлочью дорога уже не кажется мне такой скользкой, все размыто я едва вижу, куда двигаться дальше против ветра. Уже не волнует отсутствие шапки, и что там ещё я сегодня планировала и где потеряла. Все, что стоит перед глазами, надпись, которую теперь разнесут по всему городу. Эта тупая группа, где собирают сплетни, потом муссируют среди всех жителей. Я виновата, вступила в разговор с ними. Надо было молчать и слушать, теперь даже не представляю, что будет. Не удивляюсь, если меня встретит отец. Но страшней всего, если он сейчас тоже читает эти слова… Предательские слезы обиды, стираю их курткой, металлической пуговицей больно задеваю веко. На глаза, онемевшие от холода, капает тёплая жидкость. Стираю её пальцами, не обращая внимания ни на что. Бог бережёт меня от машин и людей, которых я расталкиваю. Пешеходные переходы словно благоволят мне, постоянно показывают зелёный свет. Мимо мелькают витрины, лица, знаки, я не могу сосредоточиться на их обилии, все вливается в один цвет, красный.

Ещё вчера я была настолько довольной своей жизнью, собирала по осколкам своё прошлое. Радовалась всякой мелочи, а теперь мне стало все равно. На всех, кто меня окружает, все сплошное вранье. Месиво из слов, которое заливали в меня на вторичную переработку, заставляли бродить и вынашивать их мысли. Я стала куклой для манипулирования кукловодов, они управляют мной по своему усмотрению. Устрашают и пытаются заставить не думать. Кто мы, чёрт возьми? Почему существует общество, готовое сожрать друг друга с потрохами? Зачем нас так тревожит чужая жизнь? Чувство вины, стыда и горя. Я захлёбываюсь в своих слезах, мой голос издаёт странные звуки.