Подводный мир — тревожный, сумрачный. Каждый из нас физически ощущал, что от поверхности его отделяет многометровая ледовая броня. Если что случится, неизвестно, удастся ли лодке всплыть. И поэтому все, кто заходил в центральный пост, невольно задерживали взгляд на шкале прибора, показывающего толщину льда.

Воздух Арктики

Вскоре завороженным зрителям у перископа пришлось поработать: предстояло подобрать подходящее разводье для всплытия. Мы снизили скорость хода и подвсплыли до 60 м. Эта глубина представлялась безопасной, так как наибольшая обнаруженная осадка ледяных полей не превышала 34 м.

Работу поста «вверхсмотрящих» возглавил старший помощник Геннадий Сергеевич Первушин. Лежа в трюме, он неотрывно смотрел в перископ и громко докладывал наверх, когда появлялась полынья, а также прикидывал ее размеры. Как только разводье оказывалось пригодным для всплытия, объявлялась тревога. Мы разворачивались и шли обратно к полынье. Маневр занимал пять-десять минут, но, выйдя к расчетной точке, полыньи мы не находили. Нам потребовалось несколько попыток, прежде чем мы поняли, что за время маневра ветровым дрейфом сносило льды, а течением — лодку. Так что тактику пришлось поменять.

Теперь, обнаружив подходящую полынью, мы стопорили ход, осторожно толчками заднего хода гасили довольно изрядную инерцию и, остановив лодку полностью, переходили на задний ход. Плавание задним ходом считается у подводников высшим пилотажем — при малейшей ошибке боцмана возможен аварийный дифферент, борьба с которым, как правило, заканчивается выбросом лодки на поверхность. Неслучайно мы эти маневры многократно отрабатывали на чистой воде, готовясь к походу на полюс.

Медленно, подвсплывая каждый раз на пять метров, приближаемся к поверхности воды. Снизу тревожный голос старпома: «Лед!» Снова погружение, снова поиск.

Долго наблюдавший за нашими мучениями адмирал Петелин наконец не выдержал:

— Да плюнь, Лев, на все эти инструкции! Всплывай, как всю жизнь делал! Оставь приборный способ для чистой воды.

С удовольствием подчиняюсь старшему в походе. Мы подробно инструктируем всех, особенно трюмных — успех дела зависит от четкости их работы.

Снова разводье, снова задний ход. По специально выпускавшимся пузырькам воздуха старпом определяет: «Лодка стоит». Командую: «Пузырь в среднюю!» Это значит, сейчас лодка начнет вертикально всплывать. Глубина падает все быстрее: 40 м, 30, 20… И вдруг истошный крик снизу: «Над рубкой лед!» Необходимая команда отдана, но погасить инерцию лодки мгновенно невозможно, она продолжает всплывать. Невольно хочется втянуть голову в плечи — сейчас врежемся!

Какая удача, что в трюмном центральном посту у нас работают блестящие специалисты. Старшины В. Шепелев, А. Крючков, матросы М. Сафонов и В. Михайлов проявляют необычайное мастерство и самообладание: лодка едва касается льдины крышей ограждения рубки, как тут же начинается ее стремительное погружение с дифферентом. Выправляю положение, дав хороший ход и продув систему быстрого погружения.

Снова поиск, еще один маневр всплытия. Наконец, в перископе видим Арктику, но лодка дальше не идет ни на сантиметр. Оказывается, мы всплыли поперек длинной трещины шириной метров пятьдесят. Разворачиваться на месте рискованно, можно нарваться винтом на торос. Ныряем с места на глубину. В конце концов нам повезло: находим длинную полынью, в которой мы всплываем даже с небольшим ходом. Открывается люк, и легкие наши освежает воздух Арктики.

Первое, что делаем — связываемся по радио с землей. Сообщаем, что у нас все в порядке, и просим разрешения продолжать поход. Только была передана радиограмма, как через считаные минуты приходит квитанция, подтверждающая, что сообщение принято и доложено адресату. Значит, на узле связи непрерывно ждали.

А потом засучивают рукава ученые. С нами на полюс отправилась научная группа из 20 человек, занимавшаяся созданием последующих атомоходов. В нее входили ведущий конструктор перегудовского КБ Роман Иванович Симонов, представитель Института ядерной физики Геннадий Романцов, специалисты из научных институтов ВМФ.

Гидрографы Анатолий Васильевич Федотов и Владимир Алексеевич Монтелли должны были определить, насколько точно наши гирокомпасы выработали, а гироскопические системы сохранили курсоуказание. Проверить это можно только с помощью секстана. Никогда еще я не видел такой виртуозной работы! В малейших просветах облаков Федотов и Монтелли вылавливали солнце, и в считаные минуты на карту наносились данные. Казалось, что астрономические таблицы у них в голове и что они лишь проверяют данные логарифмической линейкой.

Как принято при всплытии, помогали им все. Даже адмирал Петелин взял линию и заставил флагманского штурмана Д. Эрдмана рассчитать ее и нанести на карту. Произведенные наблюдения подтвердили расчеты штурманов: «К-3» находилась в 360 милях от Северного полюса.

Пока шла проверка всех систем, мичман Иван Иванович Ершов — старшина команды радиотелеграфистов — принял радиограмму, разрешающую нам продолжать плавание. Да мы и сами готовы были это сделать: свежий ветер и течение вызвали подвижку льда, лучшее спасение от которой — ледовый покров.

Выкурена последняя сигарета, и, как положено, командир лодки собственноручно задраивает люк. Зашумела врывающаяся в балластные цистерны вода, запрыгала стрелка глубиномера. Над лодкой вновь наглухо смыкаются простирающиеся на сотни миль вокруг льды. Где-то мы вынырнем в следующий раз?

Курс — на полюс

И снова «К-3» движется подо льдом к полюсу. Боевая задача на этом участке пути: быстрее выйти к Северному полюсу и преградить путь прорывающимся в Баренцево море лодкам-ракетоносцам «противника».

Вахта несется на совесть, все механизмы работают как часы. Забортные трубопроводы покрылись инеем, а то и льдом — температура моря здесь минус два градуса. Как того требует традиция, «старики» крестят в этой воде молодых, в первый раз вышедших в поход матросов. Местные шутники советуют рулевому, мичману Михаилу Луне, немножко свернуть с курса, чтобы лодка с размаху «не погнула земную ось».

Каждые полчаса мы получаем доклады в центральном посту, в том числе и от штурманов. Самописцы пишут все: и глубину под килем, и толщину льда над головой, и множество данных, необходимых для испытаний навигационных приборов. Карты-сетки глубин испещрены так плотно, что на них белых пятен почти нет. И все же, сравнивая с ними показания эхолота, штурман Олег Сергеевич Певцов отметил вдруг неожиданное поднятие рельефа дна. Воды под килем становится все меньше и меньше.

Получив этот тревожный доклад, приказываю немедленно подвсплыть и уменьшить ход до малого. Всеобщее внимание приковано к эхограмме: что будет дальше? Откуда взялась эта подводная гора и где ее вершина?

Наконец, глубины под килем перестают уменьшаться, а скоро и начинают расти. Позже, когда мне довелось встретиться с Яковом Яковлевичем Гаккелем, видным советским океанографом, участвовавшем в арктических экспедициях еще с начала 30-х годов, я узнал, что нами была подтверждена его гипотеза о существовании Арктике еще одного подводного хребта. Позже хребет назовут именем Гаккеля, а вершину, над которой мы прошли, — будущим именем нашей лодки «Ленинский комсомол». Штурман занес в журнал следующую запись: «Пересекли 89-ю параллель. Над лодкой сверху тяжелый лед толщиной в 12–15 м. Температура забортной воды: -2°, глубина океана: 4000 м. До полюса 60 миль».