Возможно, оно и к лучшему.

Пруссак сумел добраться до лестницы и лежал поперек ступеней. Судя по топоту на втором этаже, Йозефа тоже проснулась.

Элизабет улыбнулась, она даже не думала сердиться. Иоганну сегодня и без того придется несладко; кроме того, дед всегда говорил, что мужчине время от времени необходимо выпить. Лучше всего – дома, чтобы он не наворотил глупостей.

Она вышла во двор и подобрала четыре яйца из-под насеста рядом с домом. Подставила лицо солнцу, наслаждаясь слабым, но уже ощутимым теплом. Зима, которой, казалось, конца не было, понемногу отступала.

Все обернется к лучшему.

И, как накануне, словно в насмешку над ее надеждами, в шее вспыхнула боль…

Ощущение тепла растворилось, Элизабет поспешила вернуться в дом.

* * *

Йозефа разбудила мужа, вылив ему на лицо кружку холодной воды.

– Просыпайся, милый! – пропела она. – Кто так пьет, тому и поработать не грех.

Пруссак фыркнул и встряхнулся, как промокший пес.

– Лучше прибей меня! – простонал он жалобно, но все-таки медленно поднялся.

Элизабет потрясла Листа за плечо.

– Иоганн, вставай.

Тот заворочался, но продолжал спать. Пруссак, пошатываясь, подошел к столу.

– Предоставь это мне; я знаю, как его поднять, – он подмигнул ей.

Элизабет нерешительно отступила.

– Ладно, если он останется жив.

Пруссак ухмыльнулся и в ту же секунду скривил лицо.

– Будь проклят шнапс, даже улыбаться больно…

Он взял бутыль с травяной водкой, склонился над Иоганном и раскрыл ему рот.

– Чем окончился день предыдущий, с того должен начаться день следующий. Это я усвоил от нашего квартирмейстера в Италии.

С этими словами он влил шнапс Иоганну в рот.

Сначала ничего не происходило. Потом Лист распахнул глаза, закашлялся, вскочил и пулей вылетел из комнаты.

Звуки, которые доносились со двора, были красноречивее любых слов. Элизабет бросила на Пруссака хмурый взгляд.

– Что? – Хайнц пожал плечами. – Он ведь пока жив.

* * *

Когда друзья немного ожили, все собрались за накрытым столом. Завтрак состоял из хлеба с салом, супа и разбавленного вина. Йозефа и Элизабет с аппетитом принялись за еду, Иоганн с Хайнцем попытались себя заставить поесть.

«Все, – думал Лист, с усилием разжевывая кусок пересохшего хлеба. – Одного такого вечера для Вены будет достаточно. В следующий раз – в Зибенбюргене».

После еды Пруссак откинулся на скамье и раскурил трубку.

– Вы должны понимать, что с этими документами на борт попасть не так просто.

– Почему? – спросила Элизабет.

– Потому что любой капитан будет тщательно проверять их, ведь он несет ответственность за груз и пассажиров. Ваши проблемы станут его проблемами.

– Поэтому я и хотел прежде переговорить с тобой, – ответил Иоганн. Он понемногу приходил в себя и мог более или менее ясно рассуждать. – Ты знаешь кого-нибудь, у кого есть собственное судно? Какого-нибудь торговца, которого не сильно заботят документы…

– Хайнц знает кучу народу. Уверена, среди них найдется такой, кто вам поможет, – пообещала Йозефа.

– Твоими бы устами, женщина… – проворчал Пруссак. – Но я посмотрю, что тут можно сделать. Скумекаем что-нибудь.

Йозефа потрепала его по щеке.

– Вот и я о том же!

– И без тебя голова гудит…

Женщина закатила глаза и повернулась к Элизабет.

– Мужчины… Сначала пьют как лошади, а потом жалуются как дети.

Вена, весна 1704 года

Вот уже несколько дней мы живем в этом городе, таком не похожем на все другие, где мне пришлось побывать. Будь то Инсбрук, который я видела только издалека, или Леобен, в котором было так уютно за крепкими стенами, среди узких улочек. В Вене все иначе. Дома вокруг огромные, особенно собор Святого Стефана, и улицы такие широкие, что могут разъехаться три повозки. А людей столько, что всех и упомнить невозможно.

Хайнц, старый товарищ Иоганна, и его жена Йозефа приютили нас и обращаются с нами как с родными. Иоганн рад встрече. Так приятно видеть его в хорошем расположении духа, и все трудности как будто позабыты.

В какие-то дни болезнь беспокоит меня больше, в какие-то – меньше. По крайней мере, мне не приходится избегать дневного света. Черные вены тянутся по шее и немного по спине, насколько я могу рассмотреть. Но, кажется, они не расползаются дальше. Мне удается скрыть их от Иоганна и от остальных. Не представляю, что будет, если они что-то заметят…

Долго ли будет так оставаться?

Вокруг все лучилось оранжевым светом, и последние клубы утреннего тумана комками ваты лежали на пастбищах.

– Каждый раз сердце радуется, когда смотрю на это, – мечтательно произнес Пруссак.

Иоганн не стал спорить. Вид с речной башни открывался просто великолепный. Здесь горы не перекрывали обзор, и шеренги домов не давили своей массой. На западе Новый канал отделялся от Дуная, и плоскодонные баржи подплывали к самым воротам. Там их загружали, и они плыли к востоку, чтобы снова войти в русло реки.

По другую сторону канала вырастал Леопольдштадт, а за ним была разбросана россыпь островков, с севера отсеченных Дунаем.

Над головой кружили птицы, а внизу, на берегу, суетились десятки рабочих, разгружая баржи, и повозки нескончаемым потоком пересекали ворота. В порту царил упорядоченный хаос, как в муравейнике, не прерываясь ни на минуту.

– И нас могут там поймать? – недоверчиво спросил Иоганн.

– Не будь таким наивным, эти судоходцы неладное за версту учуют. К тому же на пути есть несколько таможенных застав… – Пруссак вдохнул прохладный воздух. – Есть у меня на примете один человек, с кем можно переговорить. Хотя… – Он взглянул на Иоганна. – Ты мог бы остаться здесь, в Вене.

Лист посмотрел на друга так, словно не слышал шутки более глупой.

– Ты в своем уме? В городе, похожем на крепость, которую охраняет тысяча стражников с фон Пранком во главе? С тем же успехом можно голым задом сесть на улей – меньше шансов, что покусают.

– В этом все и дело, дружище. Никто не додумается искать тебя в логове льва. Посмотри на меня: мне не приходится прятаться. Даже наоборот. Я постоянно на виду и даже с лейтенантом гвардии не боюсь связываться. Поэтому я тот, кто я есть, а не тот, кем был прежде.

Иоганн признал, что в таком подходе была своя логика. И все-таки…