Во всяком случае, он требовал немедленно опубликовать результаты. Конечно, мы об этом «факторе икс» еще почти ничего не знаем – ни о структуре его, ни об особенностях функционирования. И все равно, представляешь, какая это будет сенсация!.. Возможно – новый класс природных белков! Возможно – связующее звено живого и неживого!.. Это же со временем на Нобелевку потянет!.. Что-то вроде того, как Уотсон и Крик открыли двойную спираль ДНК!..

Арику эта идея совершенно не нравилась. Напечатать сырой материал, означало попасть под шквал уничтожающей критики. Ведь на четыре метра в землю затопчут, подняться уже не дадут. Он даже фотографии «колокольчиков» пока придерживал, поскольку не мог этого феномена объяснить. А о существовании «колеса» (метаболизма преджизни) фактически знал только Бизон. И что же, вывалить все как есть? Публично расписаться в своей беспомощности? Нет, нет, ни за что!..

Спорили они до остервенения. Никакие разумные аргументы Микеша воспринимать не желал. Аргументов он сам мог привести сколько угодно. Пройдут годы и годы, прежде чем они установят природу «фактора икс». Уж ты мне поверь, я в этом специалист! Ты просто не представляешь себе объема работы! И где гарантия, что никто нас не опередит? Вспомни, кто открыл Северный полюс? Пири! И кого интересует сейчас, что за двадцать лет до него, там побывал Джеймс Кук? Или вспомни, ты мне сам говорил, как через сорок лет переоткрыли опыты Менделя. Скажешь, истина восторжествовала? Да, конечно, вот только Мендель об этом уже не узнал!.. Или вспомни полузабытую концепцию Фридмана! Или как Ньютон стал автором тех законов, которые до него открыл Роберт Гук!..

Глаза у Микеши горели бледным огнем. Волосы вставали дыбом и корчились, как наэлектризованные. Причем, он не просто спорил, предлагал варианты, что еще можно было бы как-то терпеть, но – не согласовывая, даже не ставя в известность – предпринимал самостоятельные шаги. Так Арику однажды прямо на кафедру позвонил некий корреспондент и, сославшись именно на Микешу, попросил дать интервью.

– У нас есть рубрика «С переднего края науки». Скажите, а правда, что в вашей лаборатории создано первое в мире искусственное существо?

Арик был так взбешен, что несколько минут не мог говорить. Какое искусственное существо? Что за чушь? Микеша, в свою очередь, удивлялся его неистовому негодованию:

– Это же влиятельная газета. Ее читают сотни тысяч людей. Слушай, а вот есть еще такая передача на телевидении «Мир открытий», давай выступим, меня обещали на следующей неделе свести с режиссером…

Ничего ему было не объяснить. И самое неприятное, что Микеша начал вмешиваться уже в его непосредственную работу. В частности, застопорившись, вероятно, с уточнением «фактора икс», он теперь бурно настаивал, чтобы в эксперименте были использованы активные меры воздействия. Исходил он из тех же синергетических представлений, что когда-то и Горицвет: система неравновесна, чтобы продвинуть ее на новый уровень, необходим некий толчок. Вот такой толчок они и должны организовать.

Микеша раз за разом твердил:

– Ты что, сорок лет собираешься ждать, пока оно трансформируется само? Как хочешь, я не согласен!..

Он предлагал испробовать воздействие на «колесо» низких и высоких температур, а если ничего не получится, то – радиоактивного излучения. Мотивировал это тем радиация является универсальным дестабилизирующим фактором. Возможно, она и прежде способствовала крупным эволюционным метаморфозам.

Арика в жар бросало от таких предложений. Он, правда, помалкивал: у Микеши до сих пор оставалась часть экспериментального материала. К тому же результаты химического анализа формально принадлежали ему, и Микеша мог их опубликовать, не спрашивая разрешения.

Кстати, слабое термическое воздействие на «колесо» он уже пробовал. Ничего особенно интересного эти опыты не принесли. При понижении температуры «колокольчики» замирали и медленно опускались на дно, а при повышении начинали желтеть и судорожно трепыхаться. Вероятно, существовать они были способны только в очень узком физическом интервале.

Никак было из этого не выпутаться. Микеша, видимо ослепленный блистающими перспективами, буквально сходил с ума. Он то требовал от Арика, чтобы они возобновили начальный эксперимент: обещал взять часть аквариумов к себе, наблюдать за ними днем, ночью, без перерыва, сколько понадобится, то настаивал на проведении грандиозной пресс-конференции: страна должна знать, что мы стоим на пороге величайших открытий, а то и вовсе предлагал обратиться с письмом в правительство, чтобы, учитывая особую значимость проводимых ими работ, им выделили бы помещение, оборудование, штаты, поставили бы на специальное государственное финансирование.

Бушевал в лаборатории свирепый самум. Любые доводы, любая апелляция к разуму безоговорочно отметалась. Не осталось у Микеши ни капли разума, и однажды вечером, уже в начале двенадцатого, совершенно случайно, будто по наитию, включив телевизор, Арик увидел, как Микеша сидит в студии среди неких экзотичных людей, наголо бритых, одетых в желтые балахоны, и, размахивая руками, несет какую-то ахинею насчет будущего: дескать, начинается новая научная революция, она преобразует собою весь мир.

Причем, сам Микеша лишь пучил глаза:

– А что такого?.. Я же для нас обоих стараюсь…

Звонил он Арику не менее двух раз в день. Ни соображения занятости, ни приличия его тоже абсолютно не волновали. Даже ночью телефон мог заколотиться в припадке, и клокочущий голос, мгновенно пробивающий сон, возвестить об очередном сногсшибательном предложении.

Было у них что-то общее с Мариоттом. Тот же захлебывающийся фальцет, те же ультразвуковые вибрации, которые невозможно было воспринимать как слова. У Арика начинали от этого ныть сразу все зубы, а в затылке накапливался чугун со сгустками боли.

К счастью, продолжалось это недолго. В той чудовищной галиматье, которую, видимо совершенно свихнувшись, нес последнее время Микеша, иногда вдруг проскакивали и вполне здравые соображения. В частности – попробовать приготовить из остатков извлеченного коацервата что-то вроде культуры ткани, которую можно было бы использовать как резерв. В классическом виде это, разумеется, не получится: нет собственно клеток, внутренние структуры, скорее всего, разрушены заморозкой, зато можно попробовать, скажем на центрифуге, выделить из него остаточное коллоидное вещество и затем культивировать эту субстанцию в качестве «первичного океана». То есть, начать эксперимент не с нуля, а с некой довольно высокой точки.

Действительно, вполне здравое предложение. Арик нехотя согласился, опасаясь все-таки неизвестно чего. Микеша исчез и довольно долго не подавал признаков жизни, позвонил только раз – сообщил, что «коллоид» после центрифугирования, кажется, приживается. Тьфу-тьфу-тьфу! – правда, ведет себя несколько необычно.

– Сейчас не буду ничего говорить. Через пару дней притащу образец – сам увидишь…

Однако через пару дней Микеша не появился. Не появился он и через неделю, о чем Арик, откровенно, нисколько не сожалел. А еще через пару дней Мита, едва он вернулся домой, сообщила, что с Микешей, оказывается, произошел трагический случай: стало плохо прямо во время работы, упал лицом вниз, увезли на «скорой». Кажется, обширный инфаркт. С чего бы это? Ему всего – двадцать шесть лет.