– Нормально, – кивнул он. – Второй вскрывать не буду. Друг другу надо доверять.

Он сунул контейнер под подушку, сел на нее, наклонился и извлек из-под кровати рюкзак. Опустил в него руку по плечо, долго полоскал там воздух и наконец вытащил полиэтиленовый пакет размером с толстую книгу.

– Возьми, – сказал он.

– Здесь все?

– А?

– Деньги все?

– Напэвно, должно быть все, – не совсем уверенно ответил украинец.

– Я пересчитаю.

Немовля заерзал, зачем-то стал хлопать себя по карманам.

– Слухай, – торопясь, сказал он, тщательно избегая смотреть на мое замаскированное лицо. – Тут с нами така фигня приключилась, шо у тебя зараз окуляры запотеют. Короче, нас с Магометом кинули.

– Откуда вас скинули? – Я сделал вид, что не понял.

– Да не скинули! В Нальчике часть бабок надо было обменять на баксы…

– Ладно, – перебил я украинца. Человек врал настолько плохо, что слушать его было невыносимо, как смотреть бездарную игру артистов театра. – Ладно. Сколько здесь осталось?

– А?

– Да не акай ты, как резиновый пупс! – не выдержал я. – Ты же прекрасно услышал мой вопрос!

Украинец, сволочь, молчал, ждал, когда я повторю.

– Сколько баксов осталось в этой пачке, Бодя?

– Девяносто тысяч штук.

– Десять, значит, ты взял себе? – вздохнул я, заталкивая пачку за пазуху.

– Да не взял, говорю тебе, нас кинули, в обменной кассе, там какая-то дура сидела, лапшу нам на уши вешала…

Он говорил быстро, невнятно и совсем не то, что мне хотелось бы слышать. Я повернулся к двери.

– Слушай, Немовля, а у тебя хороший нож, – сказал я. – Интересно, альпинистскую веревку он хорошо режет?

– А?

– Мочи козла! Будь здоров! Приходи водку пить в тридцать восьмую комнату.

Я не был уверен, есть ли на Приюте вообще такой номер, но Немовля кивком головы принял предложение и со скрытым смыслом сказал:

– Так мы, выходит, соседи? Приду как-нибудь.

Я подмигнул беззубому негодяю и вышел в коридор. Прикрыл за собой дверь и, громко стуча ботинками, сделал несколько шагов, после чего неслышно, на цыпочках, вернулся к двери, встал рядом с ней, прижимаясь грудью к стене, и в готовности приподнял кулак.

Ждать пришлось недолго. Скрипнула дверь, а затем я услышал частое дыхание. Как только украинец высунулся из дверного проема, я заехал ему кулаком в подбородок, но перестарался, и Бодя, выронив финку, снарядом на излете вернулся в комнату. Пришлось добивать его уже там, пиная вибрамами. Бодя не стонал, не охал, и экзекуция не привлекла внимания отдыхающих альпинистов. Когда «кидала» перестал сопротивляться, свернувшись на полу в калачик, напоминая ежика на горке, я перестал разминать ему бока, приподнял за грудки и прижал к стене.

– Зарезать меня хотел, Щелкунчик? – тихо спросил я. – Шаттуева угробил, и понравилось? Бабки забрать хотел?

– Ты шо? – украинец стал выдавливать из себя зрачки, как пузыри из жвачки. – Взбесился? Не гробил я твоего Шаттуева. Он сам в трещину упал.

– Не в трещину, а со стены, – поправил я. – И упал потому, что ты, мерин, перерезал веревку.

– Брешешь! Цэ ще надо доказать.

– Докажу.

– Докажешь? – зло ухмыльнулся Немовля. – Тогда я сдам вас с Илонкой. За цэй порошок менты вас по стенке размажут.

– Договорились, – кивнул я, отпуская Бодю. – Ты нас сдаешь ментам, и они нас размазывают.

* * *

Когда я спустился в двадцать четвертый номер с выломанной дверью, Лариса, Мэд и Гельмут сидели на свободной кровати напротив покрытого простыней покойника и скучающим взглядом смотрели на стены. Ждали меня.

– Лариса, – сказал я. – Мне хотелось бы поговорить с вами наедине.

– Валяйте, – ответила она, словно делала одолжение, встала и грациозной походкой направилась в коридор.

На лестничной площадке она стала сама собой.

– Ну что? – зашептала она, схватив меня за руки. – Ты нашел Немовлю?

Я не ответил, молча извлек из-за пазухи пакет с долларами и протянул ей. Лариса не сразу поняла, что это.

– Откуда? – не поверила она своим глазам. – Сколько?

– Почти сто тысяч.

– Стас, – прошептала она. – Я трагически ошибалась в тебе. Ты…

Я прижал палец к ее губам.

– Ни слова больше. Отсчитай мне двадцать тысяч на водку и женщин… Нет, пожалуйста, сотенками!

Мне было смешно смотреть, как Лариса слюнявит палец, крутит в руках пачку купюр, не зная, с какой стороны к ней подступиться.

– Сейчас немедленно спускайся на Ледовую базу, – сказал я, засовывая доллары во внутренний карман. – Но постарайся, чтобы никто не видел, как ты уходишь.

– Но как это сделать? На выходе постоянно крутятся альпинисты!

– Хорошо. Тогда поднимись на третий этаж. Под самой крышей найдешь приборный щиток. Открой его и загляни под рубильники. Там хранятся ключи от комнат и складов. Возьми ключ от судейской, двадцать девятая комната, это на втором этаже, в южном торце. Прыгай из окна в снег и беги вниз.

Лариса внимательно слушала и кивала.

– На Ледовой базе зайди ко мне в вагон и найди на книжной полке томик стихов Бернса. В нем письмо. Возьми его, спускайся вдоль канатки вниз, нанимай машину, гони в Нальчик и улетай в Москву. Запомни, это письмо ты должна передать лично в руки моей тетке – Татьяне Николаевне Стешковой. Она работает директором усадьбы-музея Толстого в Красном Роге, недалеко от Почепа.

– Где этот Почеп?

– В Брянской области. Пусть тетка при тебе прочитает письмо и скажет, сможет она меня принять или нет. И жди в Москве моего звонка. Ты все поняла?

Она кивнула, поцеловала меня и перекрестила.

Мэд ходила по комнате, как львица по клетке. Увидев меня, подошла вплотную, наступив своими мягкими кошачьими лапами мне на ботинок.

– Что? – спросила она. – Ты сказал ей, что работаешь в милиции? Она заткнулась?

Я кивнул.

– О! Наконец-то! Значит, мы можем отсюда выйти? Меня уже тошнит от этого трупа.

– Меня тоже, – признался я. – К тому же я очень хочу спать.

Гельмут посмотрел на меня, как на неразумное дитя.

– Вы так говоришь, как про сто доллар, а не про миллион. Я спать не буду. Я буду искать.

– Гельмут! – усмехнулся я. – А вы говорите так, словно вопрос о миллионе давно решен.

– Но почему нет? – заволновался Гельмут. – Мы компаньоны, а не конкуренты, так? Вы, Илона и я. Три! – Он поднес к моему лицу пальцы. – Каждый будет иметь триста тридцать тысяч доллар! Это много. Очень много.