– Крепко горит, – сказал Санька поднявшемуся на бугор Лахонину. – Если так дальше пойдет, чего доброго, из-за дыма сидеть придется.

– На Аракчее горит, километров тридцать отсюда, – тяжело дыша, ответил Лахонин. – Вчера шаманский лесничий приезжал, людей просил. Распустили пожар, а потом – выручайте! А сам что делает? Весной мы клуб надумали строить, я к лесничему: выпиши материалу. Он мне: я, говорит, лесом не распоряжаюсь, поезжайте к директору. А это – сто километров. За одной подписью. Ведь по соседству живем, выручать друг друга должны.

– Конечно, должны, – согласился Санька, поглядывая на староеланскую дорогу. – Что-то хозяева не торопятся. Так могут и самолет проворонить.

– А может, и правда, начнем у меня? – сказал Лахонин. – Я ведь и рабочих сюда привез, вон около будки сидят. Поля мои недалеко, можно летать с этого аэродрома.

– Сколько километров? – поинтересовался Санька.

– Отсюда километров десять будет, ну от силы пятнадцать. На самолете пустяк, это же не на машине трястись. Я сам с вами слетаю, покажу. – И, видно, поняв по Санькиному лицу, что поля все же находятся далеко, торопливо добавил: – За подлеты накинем чуток, чтоб вам не накладно было, так сказать, за перерасход бензина.

На все шел директор, лишь бы заманить к себе самолет. Санька чувствовал, еще немного, и согласится, но что-то сдерживало его. Он понимал: работу можно начать только к вечеру, нужно осмотреть поля, составить схему, порядок полетов, проинструктировать сигнальщиков, провести карантинные мероприятия. Но и упускать Лахонина не хотелось.

– Давайте так: начну в Елани и, если позволит обстановка, у вас, – предложил он. – Сами понимаете, начну я у вас, другие крик поднимут. А сейчас мне Адама Устиновича повидать надо.

– Что ж, на нет и суда нет, – вздохнув, проговорил Лахонин. – Авось и не сожрет нас гусеница, подавится. Давайте я вас подброшу, мне по пути.

Шипицын сидел там, где и положено сидеть председателю – за длинным зеленым столом, – что-то быстро писал. Время, казалось, не брало его. На крупной, гладко выбритой голове играл солнечный зайчик, Саньке она напомнила матовую настольную лампу. Но это впечатление пропало, едва председатель поднял голову. Санька вспомнил тот ребячий ужас, который охватывал его, когда встречался с этим синим пронизывающим взглядом, ему почему-то казалось всегда – Шипицын видит насквозь.

Храмцов закрыл за собой дверь, подошел к столу и протянул руку.

– Здравствуйте, Адам Устинович!

– А я вам руки не подам, – глядя куда-то сквозь Храмцова, сказал Шипицын. – Нет ее у меня для вас.

В первое мгновение Саньке показалось: председатель шутит, может, это у него такая манера встречать гостей, но тут же понял: шуткой здесь и не пахло. Но, с другой стороны, у Шипицына не было причин сердиться на него. Был, правда, у Саньки перед председателем давний мальчишеский грех. Пятнадцать лет назад Шипицын снял его с крыши сарая, откуда он из рогатки высаживал стеклины колхозной теплицы. За день до этого ему натолкали в штаны крапивы, поймав в теплице, куда он залез воровать красные помидоры. Саньке бы на этом успокоиться, так нет, решил отомстить и попался самому председателю. Шипицын спустил Саньку на землю и отвел к деду, чтоб тот принял меры. Дед принял меры, применил испытанный метод – ремень. С той поры обходил Санька Шипицына, а если тот по каким-то делам заезжал к деду, прятался за версту от председателя на чердак.

– За что же такая немилость, Адам Устинович? – наконец-то нашелся Храмцов. – Кажется, ничего плохого я вам сделать не успел. Вот когда сделаю, тогда можете не подавать.

– Ах, еще не сделал! – выскочив из-за стола, протянул Шипицын. – А вот ваши коллеги сделали. Под суд вас, подлецов, чтоб не позорили авиацию. Такого урона враг не нанесет, какой сделали вы. Пожгли, потравили и невинные глаза делаете.

Размахивая рукой, Шипицын стал наступать. Круглая голова председателя, словно шаровая молния, надвигалась на Храмцова.

– Спокойно, спокойно. Давайте разберемся, – сказал Санька, на всякий случай отходя от председателя. Он все понял.

В начале июня в Старой Елани работал экипаж Падалкина. Обрабатывали они пшеницу, но каким-то образом гербициды снесло на соседнее поле с горохом. Скандал замяли, Падалкин сумел доказать, что технологию работы экипаж не нарушил, сослались на синоптиков, давших неправильный прогноз погоды.

«То-то сюда никто не захотел лететь, – подумал Храмцов. – Но при чем здесь я? Кричи на тех, кто виноват, зачем стричь под одну гребенку».

Вот уже третий год работал он командиром Ан-2. За это время насмотрелся всякого. Полеты с пассажирами – одно удовольствие: белая рубашка, рейсы по расписанию. Взлетел – сел. Тут тебе и гостиницы, и столовые. Все продумано, все налажено. Другое дело село – работа сезонная, все приходится начинать как бы с нуля. Хорошо, если председатель попадается толковый и хозяйство крепкое. А то, бывало, прилетишь, хоть в самолете ночуй. Или взять того же злополучного быка. Вызвали работать в Балахню, а на площадку коров выгнали. Прилетели, а на аэродроме стадо. Кружили над ним, кружили, нет пастуха. Вот и решил Санька разогнать коров, не возвращаться же обратно.

С гербицидами и другими ядами надо держать ухо востро. Не знаешь, где и как они могут ужалить. Год назад проводили в Максимовщине борьбу с сусликами, разбрасывали отравленное зерно. Чего-то недоглядели – передохла половина колхозных кур.

Собираясь к председателю, он не предполагал, что разговор примет такой оборот. Санька представлял эту встречу иначе: зайдет он к Шипицыну, а тот посмотрит на него и ахнет: «Не ожидал я, что к нам такой орел прилетит». Может, даже пожалеет, что когда-то неласково обошелся с ним. Но Шипицын вмиг опустил его на землю.

– Выходит, вы отказываетесь от самолета? – повысив голос, спросил Санька. – Я вас правильно понял?

– Да, правильно, – отрезал председатель. – Вы нам не нужны.

– Чего же вы тут тогда на меня раскричались? – взорвался Санька. – Я у вас зарплату не получаю. Не хотите работать, пожалуйста. Есть другие хозяйства, самолет сейчас нарасхват. Вон соседи ваши просят, что там просят, умоляют. Зачем ссылаться на предшественников? Пожгли, с них и спрашивайте.

Увидев потемневшие глаза Шипицына, Санька сбавил тон и уже миролюбиво закончил:

– Кто виноват, тот и должен отвечать.

– Скажите, а что вы час назад делали на станции? – ледяным голосом неожиданно спросил Шипицын. – Я вот сейчас позвоню куда надо, чтоб вас упекли за хулиганство. Что вы там забыли, а? Все село на дыбы поставили.

– Ориентировку восстанавливали, – чувствуя, как внутри все холодеет от страха, соврал Санька. – Дым, видимость плохая, думали, проскочили Елань, а потом определились и сюда, к вам.

– Понятно, – протянул Шипицын. – Еще раз залетите туда – приму меры. Сам. Поставлю мужиков с ружьями, в два счета они вас снимут.

Санька молча смотрел на Шипицына: каким был, таким и остался. Он пожалел, что сорвался на крик, такого не перекричишь, каши мало ел. Действительно, чего навязываться. Но уходить выпертым в шею не хотелось.