– Незачем, – объясняет она.

В дальнем конце комнаты Пегги Ли в белом платье из тонкого шифона. Она двигается очень медленно, поскольку к ней подсоединена кислородная палатка. У нее часто бывают недомогания, она увлекается странными диагнозами и методами лечения: как-то раз она целый день провисела вниз головой на покатой доске, объясняя всем озабоченным лицам, что у нее сильная боль в животе, так как печень перевернулась вверх ногами; и таким способом Пегги Ли надеялась вернуть печень в привычное положение.

Капоте представляется, берет ее руку и целует.

– О боже мой, – говорит он, – передо мною ангел.

– Налить вам чего-нибудь выпить? – спрашивает Пегги и звонком вызывает дворецкого.

Гости просят водки, но дворецкий сообщает, что в доме нет алкоголя, поэтому они неохотно соглашаются на воду «Перье». Это раздражает Капоте.

– Так что же, Трумен, не хотите ли посмотреть сады? – спрашивает Пегги.

– Ладно, покажите мне сады, но потом нам пора идти, – отрезает он.

Пегги пытается открыть раздвижные двери в сад, но не может сдвинуть их с места. Трумен спешит на помощь. Они вместе тянут и толкают, но двери остаются плотно закрытыми. Вскоре Пегги отказывается от мысли идти в сад.

Вместо этого они отправляются ужинать в «Ле Ресторан». Наконец-то Трумен и Дотсон смогут заказать себе водки. Пегги выбирает воду «Эвиан», которую приносят в серебряном ведерке для льда, и она стоит 50 долларов за бутылку. У ресторана жестяная крыша, а снаружи идет сильный дождь. Приходится орать, чтобы слышать друг друга. «Было такое впечатление, что ты на Западном фронте в Первую мировую, и немцы обстреливают окопы из пулеметов», – вспоминает Дотсон.

Вдруг Пегги спрашивает Трумена:

– Вы верите в реинкарнацию?

– Не знаю. А вы?

– О да. Я жила уже много раз. В прошлых жизнях я была блудницей, принцессой, абиссинской царицей…

Трумен спрашивает, откуда она это знает.

– Я могу доказать! – кричит она. – Я помню, как была блудницей в Иерусалиме при жизни Иисуса.

– О, в самом деле? А что еще вы помните?

– Я очень хорошо помню распятие.

– Да?

– Да, я никогда не забуду, как раскрыла иерусалимский «Таймс» и увидела заголовок: «Иисус Христос распят».

Пегги Ли удаляется в уборную. Мужчины глядят друг на друга.

– Она совсем спятила, – шипит Трумен[84].

(Кое-кто сказал бы, что он попал в самую точку: как-то раз она связалась с Альбертом Эйнштейном, чтобы представить на его одобрение свое изобретение, которое состояло в следующем: она пела перед обработанным химическими реагентами экраном, на котором от воздействия звуковых волн проявлялись разные цвета и каким-то образом исцеляли больных. Так уж вышло, что Эйнштейн не принял ее приглашения на ужин, хотя все-таки отправил ей экземпляр своей книги с посвящением «Моей любимой певице».)

Когда Пегги возвращается из уборной, Трумен меняет тему. Он спрашивает ее о детстве и о том, как она начала петь. Она рассказывает, что ее мать умерла, когда ей было четыре. Шесть месяцев спустя их семейный дом сгорел. Ее отец-алкоголик женился на здоровенной сварливой бабе, которая ее била. «Багровое лицо, выпяченные базедовы глаза, черные волосы до пояса затянуты в пучок, пыхтит. Жирная и сильная, как лошадь, она била всех, так что ее боялись», – вот как Пегги Ли описывает мачеху в автобиографии. Побои она сопровождала словесными оскорблениями: пятилетней Пегги она говорила, что та слишком толстая и руки у нее чересчур большие.

Пегги Ли признается, что много лет стеснялась своих рук. «Я держала их за спиной… складывала, никогда не показывала плашмя, а только боком. У меня было такое быстрое рукопожатие, что вам и не снилось». Сегодня она рассказывает Трумену, что мачеха однажды пырнула в живот ее разделочным ножом в живот; у нее до сих пор остался шрам.

Трумен Капоте растроган. Он всегда обладал сверхъестественным чутьем на чужие раны. Люди изливали ему душу. «Он встречался с человеком, смеялся над ним без его ведома, и потом вдруг этот человек говорил что-то такое, раскрывая свою уязвимость, какое-то горе или боль, и вдруг отношение Трумена менялось, – говорит Рейдер. – …Только зная о твоей уязвимости, он мог чувствовать себя в безопасности».

Настроение меняется. Трумен спрашивает Пегги, не споет ли она песню. Она поет «Bye-Bye Blackbird» и «I’ll Be Seeing You», и Трумен подпевает ей. Еще сорок минут они поют старые джазовые мелодии, не замечая других посетителей «Ле Ресторана».

«Всю дорогу в машине они говорили о музыке, и то и дело кто-то из них начинал петь, – говорит Рейдер. – Прелестный был вечер».

Восточная комната, Белый дом, Вашингтон

24 февраля 1970 года

– Наша сегодняшняя артистка, мисс Пегги Ли, родилась в самом сердце Америки… – начинает президент Ричард Никсон. – С фермы в Северной Дакоте она отправилась в Голливуд, а оттуда в Нью-Йорк и, наконец, на вершину музыкального успеха.

Общественная жизнь у президента бьет ключом как никогда раньше и никогда потом. Всего за неделю он успел поднять бокал с шампанским «Дом Периньон» 1962 года за художника Эндрю Уайета на открытии выставки его картин в Восточной комнате, он праздновал 24-й день рождения своей дочери Триши в Кэмп-Дэвиде и посетил специальную постановку бродвейской пьесы 1776 года в Белом доме.

А сейчас в честь прибывшего с официальным визитом президента Франции Жоржа Помпиду он устраивает настоящий пир горой. После концерта на Южной лужайке следует ужин из говяжьего контр-филе с белыми грибами, к которому подают «Шато Озон» 1962 года. После ужина президент поднимается на сцену, чтобы представить звезду вечера.

Однако во время подготовки возникли осложнения. Другие приглашенные отказались приехать в знак протеста против решения Помпиду продать Ливии 110 истребителей «Мираж», при том что он не согласился продать 50 таких же Израилю. Пегги Ли пригласили уже в последнюю минуту[85].