– Конечно.

– Очень важно работать с людьми, которых вы уважаете. А еще важно, чтобы все работали как одна команда.

Кен поправил жалюзи, закрыл их, потом вновь открыл.

– Вы считаете себя командным игроком?

Вопрос некоторое время висел в воздухе, прежде чем Мария ответила:

– Я стараюсь им быть.

Кен выждал несколько секунд.

– В пятницу я снова обсуждал с Барни сложившуюся ситуацию, и, должен заметить, я удивлен, как сильно он до сих пор сердится. Вот почему я завел с вами разговор о команде. Потому что я пошел к Барни, чтобы заступиться за вас, и, кажется, мне удалось слегка разрядить обстановку. Я хотел убедиться, что поступаю правильно.

Мария сглотнула, гадая, отчего Барни не поговорил с ней сам, раз он по-прежнему сердится.

– Спасибо, – с трудом выговорила она.

Кен отвернулся от окна и шагнул к девушке.

– Я сделал это, потому что желаю вам долгой и успешной карьеры в нашей фирме. Вы нуждаетесь в человеке, который выступал бы от вашего имени в подобных ситуациях, и я рад помочь…

Он встал над ней, и Мария почувствовала, как Кен положил руку ей на плечо. Кончиками пальцев он коснулся плеча девушки над ключицей.

– Считайте меня другом. Более высокой должности.

Вздрогнув от его прикосновения, она вдруг поняла, что все это – нарочитое равнодушие в понедельник, трепка во вторник и нынешний спектакль на тему «мы с вами вдвоем против враждебного мира» – было просто стратегией, рассчитанной на то, чтобы затащить ее в постель. И почему она раньше не догадалась?

– Мы должны пообедать завтра, – заговорил Кен, по-прежнему касаясь пальцами обнаженного плеча Марии чуть выше выреза блузки. – Давайте обсудим, как еще я могу помочь вам ознакомиться с внутренней политикой нашей фирмы, особенно если вы надеетесь однажды стать компаньоном. Думаю, мы отлично сработаемся. Как по-вашему, Мария?

Услышав свое имя, девушка опомнилась. До нее наконец дошел смысл сказанного.

«Ни за что на свете», – подумала она.

– Завтра пообедать не получится, – ответила Мария, стараясь говорить ровно. – У меня другие планы.

На лице Кена отразилась досада.

– Вы обедаете с Джилл?

Так обычно и бывало, и Кен, конечно, это знал. И, несомненно, хотел, чтобы она изменила своей привычке. Ради собственного блага.

– Вообще-то с моим парнем.

Рука Кена медленно сползла с ее плеча.

– У вас есть парень?

– Я рассказывала вам про Колина, разве нет? Когда мы были на конференции.

– Нет. Вы о нем не упоминали.

Догадавшись, что это ее шанс спастись, Мария встала и отошла, продолжая одновременно собирать и складывать документы – как попало. Она решила, что разберет бумаги потом.

– Странно, – произнесла она. – Я думала, что рассказывала.

Судя по кривой улыбке Кена, он не знал, верить девушке или нет.

– Ну так расскажите теперь, – потребовал он.

– Колин участвует в боях без правил, – сказала Мария. – Знаете, такие, в клетке. По-моему, это безумие, но ему очень нравится. Он каждый день тренируется по несколько часов и обожает драться, и я чувствую, что должна его морально поддерживать…

Кен серьезно задумался.

Мария закинула сумку на плечо.

– Раз уж я не смогу встретиться с вами в перерыв, давайте поговорим завтра в офисе? Я постараюсь выкроить свободное время утром или после обеда.

«Когда вокруг будут люди», – мысленно добавила она.

– О, не беспокойтесь.

– Может, мне самой поговорить с Барни?

Кен чуть заметно покачал головой.

– Пожалуй, лучше пока не поднимать эту тему.

«Ну конечно. Потому что ты все выдумал. Ты вовсе не говорил с Барни».

– Хорошо. Тогда до завтра.

Мария подошла к двери и с облегчением вздохнула, вырвавшись на волю. Насчет парня она, конечно, выдумала – но слово не воробей. В другой раз Кена бы уже не удалось сбить с толку, он был к этому готов. Совсем скоро он, вероятно, снова начал бы приставать, даже если бы история про парня оказалась правдой.

Или… стала правдой.

По-прежнему испытывая головокружение после разговора с Кеном, Мария задумалась: хочет ли она, чтобы это действительно было так? Она знала лишь одно: Колин поцеловал ее, и в тот момент она испытала нечто вроде электрического разряда, который одновременно обрадовал и напугал Марию.

Хотя она и солгала, сказав Кену, что ужинает с родителями, но у Марии совсем не было настроения сидеть одной, поэтому она отправилась знакомой дорогой туда, где выросла. В том районе жило больше «синих воротничков», чем «белых», домам явно требовался ремонт, а кое-где висели таблички «Продается». Почти на каждой подъездной дорожке стояли старомодные машины и грузовички. Соседи Санчесов работали водопроводчиками и плотниками, мелкими чиновниками и секретарями. Там во дворах играли дети, молодые парочки катили коляски по тротуару, а соседи забирали почту друг для друга, если кто-нибудь ненадолго уезжал. Хотя родители никогда об этом не говорили, до Марии доходили слухи, что, когда ее отец приехал, многие люди, жившие в том конце квартала, не особо обрадовались. Санчесы были первой цветной семьей в квартале, и соседи тихонько шушукались о снижении цен на недвижимость и о росте преступности, как будто каждый, кто родился в Мексике, непременно связан с наркоторговлей.

Наверное, именно поэтому отец Марии всегда содержал двор в безупречном порядке и стриг кусты; каждые пять лет он обновлял фасад дома, неизменно загонял машину в гараж, вместо того чтобы бросать ее на дорожке, и не снимал с флагштока на переднем крыльце американский флаг. Он украшал дом на Хеллоуин и на Рождество, а еще в первые годы раздавал скидочные купоны проходившим мимо соседям, приглашая их поесть в «Семейной кухне» за полцены. Мама регулярно готовила целые горы еды по выходным, когда не работала в ресторане – буррито, энчилады, такос, карнитас, – и угощала детей, которые играли в футбол поблизости. Понемногу местные приняли Санчесов. С тех пор большинство окрестных домов уже не раз сменили владельцев, и родители Марии непременно являлись поздравить нового хозяина с подарком в честь новоселья, в надежде предотвратить будущие слухи.

Мария не могла даже представить, как трудно было ее родителям пробиться. Поскольку она хорошо училась и держалась тихоней, Мария не подвергалась дискриминации, в отличие от родителей. А если бы что-то и случилось, они велели бы дочери следовать их примеру – оставаться собой, быть доброй и любезной – и никогда не опускаться до уровня обидчиков. А еще, с улыбкой думала Мария, родители велели бы ей учиться.

В отличие от Серены, которая по-прежнему наслаждалась тем, что вырвалась из-под родительского надзора, Марии нравилось приезжать домой. Она любила старый дом – оранжево-зеленые обои, разноцветную керамическую плитку на кухне, разнообразную мебель, которую мама собирала годами, дверцу холодильника, увешанную семейными фотографиями и вырезками, которыми особенно гордилась Кармен. Мария любила слушать, как мать напевала, когда радовалась – и особенно когда готовила. В детстве она принимала это как данность, но в студенческие года ощущала особое тепло, когда открывала входную дверь, даже если провела в разлуке всего две-три недели.