— Ты муза, о свет моих очей! А с музами нужно быть честными, иначе они перестанут приходить…

— Наверное, ты все же псих!

Магистр лишь улыбнулся и продолжал грести к берегу.

— В разное время моими музами были разные люди или вещи. Одной из них была Троя, потом Луна, несколько лет назад моей музой была ваша иномирянская водка. Сегодня это ты, завтра ею может стать отблеск последней падающей звезды — век моих муз, увы, недолог.

— Однозначно псих! — вынесла я окончательный вердикт. — Глеб, тебе необходимо показаться психиатру.

Забавно, но я не боялась ему заявлять подобные вещи, видимо, пользовалась своим привилегированным положением музы. Но на мое колкое замечание мужчина не отреагировал, он внимательно вглядывался в берег, где сейчас бушевал какой-то переполох.

— Элька, кажется, сейчас начнутся серьезные проблемы! — нахмурился он.

— В смысле? — Суету на берегу я видела, а вот ее причину пока разглядеть не могла.

— В прямом!

До берега оставалось метров пятьдесят, когда я поняла, что имел в виду Глеб. На гальке, широко расставив ноги и заложив руки за спину, как суровая скала, возвышался взбешенный Эридан Тарфолд. Отловленные и обтекающие от воды фрейлины стояли, построившись за его спиной в шеренгу, и в лицах их читались вселенские страдание и боль.

И все они наблюдали за нами.

Как, черт возьми, я и Глеб выплываем из пучины морской.

— Это провал! — убито выдохнула я. — Теперь он точно найдет способ меня отчислить, а со мной еще и девчонок.

— Ну уж нет! Я надеюсь, ты мне сможешь подыграть? — скосил он на меня хитрые голубые глаза.

— Смотря что надо делать!

«Жаль, утопиться на мелководье мне не дадут!»

Я уже чувствовала дно ногами и понимала, что отсрочить появление на берегу ничто не в силах.

— Отбиваться, Эля, но только так, чтобы меня не убить!

— Что? — не поняла я с первого раза, уже выйдя из воды почти по пояс.

Но вместо пояснений услышала громкую декламацию стиха, который раскатами эха отражался от скал, разнося оду имени меня на всю бухту.

Любовь моя!

Как ты светла,

Как ты прекрасна и нежна.

Не мог забыть я той минуты,

Как снизошла ты на меня.

Я помню миг тот, как вчера…

Ты в черной юбке и с ведром

Неслась как вихрь за котом.

Остановилась. Подошла.

И имя мне произнесла.

Эля… Как дивно, коротко звучит.

Ах, сколько чувств в себе таит…

Твоя улыбка. Свег очей.

И дивный смех: воды ручей.

Пленили сердце! И не дают мне спать!

Дай о тебе мне помечтать…

Ах, свет очей моих!

О, радость грез!

Пойми же ты,

ведь я всерьез…

Пока я ошарашенно хлопала глазами и офигевала от услышанного, Глеб притянул меня к себе загребущими идеальными руками Аполлона, крепко обнял, едва ли не до хруста сжав кости, и, тихо шепнув на ухо: «Отбивайся!», переместил ладони на мое лицо и притянул к своему наглому улыбающемуся фейсу. В следующий миг его губы впились в мои в яростном поцелуе.

Зрительский зал на берегу издал дружное «о-о-ох».

«Эля! Ты тупая?! — орало подсознание. — Отбивайся, тебе сказано!»

«У него губы соленые!» — радовалось неожиданно проснувшееся либидо, заставляя тело механически ответить на внезапную ласку.

«О’кей! Хорошо! Целуйся с преподом! Только потом не жалуйся, когда тебя в очередной раз назовут его подстилкой!» — огрызнулся здравый смысл и заставил заехать коленкой Глебу между ног. Не сильно, но ему хватило, чтобы согнуться пополам.

— Что вы себе позволяете?!! — возмущенно орала я на всю бухту, а глазами просила прощения…

«Очень забавный способ попытаться обмануть эридановское „Орлиное око“, вот только какой смысл?» — вероятно, я действительно глупая, потому что плана хитрого зельевара не поняла.

Хотя надо отметить, фонтанировала эмоциями я вполне натурально. По коже бежали мурашки, сердце стучало, как тахикардийный Энерджайзер, руки-ноги тряслись, правда, от усталости проплытых метров, и охрипший из-за холодной воды голос срывался истеричными нотками.

— Магистр Глеб, — спокойный голос начальника службы безопасности заставил меня прекратить завывания о маньячных преподавателях и отравителях. — Я буду вынужден вынести на педсовет вопрос о вашей профпригодности. Ваше поведение непозволительно.

Глеб, все еще согнутый «буквой зю», на убийственный тон Эридана внимания не обращал. Кривящимися губами он продолжал шептать стихи и жалобы на разбитое сердце, и не только сердце.

Последние пару метров из моря меня волок лично злыдень. Он, не жалея обуви и брюк, прямо в них зашел в воду, сомкнул свои цепкие руки на предплечье и с абсолютно непроницаемым выражением лица вытащил меня на берег, а потом фактически зашвырнул в строй уже стоящих фрейлин. На лицах однокурсниц читалось лишь одна мысль, — «Эля, ты попала!» Еще бы. Со стороны это было похоже на то, как бдительный папаша застукал дочку с парнем и теперь готовится отходить ее розгами, чтобы больше не занималась развратом.

Но все оказалось намного хуже.

— Сегодня же на стол ректору ляжет рапорт о произошедшем на этом берегу. Где я подробно опишу, как пятнадцать первокурсниц с преподавателем зельеварения нарушили около сотни правил безопасности Академии, среди которых — появление в общественных местах без маскировочной формы. Или вы думаете, это моя блажь вас в монашек переодевать? Незамаскированная телепортация большой группы людей! — каждое слово Эридана звучало как удар хлыста. Больно и резко. — Привлечение к себе лишнего внимания! Разговоры с местными жителями! — герцог ткнул в меня пальцем. — Хотя это и спасло их от отравленного десерта.

«Ты хоть чего-нибудь не знаешь?» — В мыслях царила паника. Эридан, похоже, выяснил все — кто и чем тут занимался в его отсутствие, а значит, наш спектакль с Глебом, скорее всего, не сработал, зря только покалечила.

Начальник службы безопасности продолжал:

— Мне пришлось потратить почти два часа на затирание следов, которые вы после себя оставили. Местные вовсю судачили о стайке пищащих баб у витрины с платьем. А вы, маркиза Кларентина, пирожочек, — последнее он процедил с ненавистью в голосе, — о чем вы думали, показываясь в общественном месте?! Вас узнали четверо!!!

Господи, лучше бы он орал, плевался, размахивал руками — но нет, он лишь шипел, язвил, сверлил своим жутким глазом, который неожиданно изменил цвет с ярко-голубого на фиолетово-красный.

— На совете я буду настаивать на отчислении всех вас, полным составом, из Академии, — сказано было таким тоном, будто констатировал свершившийся факт и нам уже можно собирать вещи.