Раздвинули стол, за ним может поместиться двенадцать человек, а уселись за свой первый общий ужин шестеро: Пётр, Семёнычи, Аня, Гоги и Лиза. Безоговорочно, сразу Лиза приняла своих шефов. Нахваливала подношения. Жадно расспрашивала их о теплице и оранжерее, о том, сколько стоит провести подземные трубы и возвести стеклянное сооружение.

Вброд она вступала в новую жизнь:

– Нам тоже нужен огород! Где достаются семена? Сколько стоит возвести забор?

– Какой забор? Есть же!

Лиза стала объяснять, что необходимо сразу со стороны полигона поставить очень высокий забор и вдоль него насадить ёлки. Они разрастутся и станут поглощать запах.

Семёнычи переглянулись.

– Вот тебе и городская! Давай и мы сделаем! – воскликнула Ольга.

– А небо? – спросил Гоги.

– Что «небо»?

– Как мы спасёмся от запаха, если он идёт через небо? Никакой забор не поможет!

– Я знаю! – Аня вскочила. – Смотрите, мы натянем сверху плёнку.

Все засмеялись. На участок в полгектара – сетку?!

– А дышать ты как будешь? Запах и воздух вместе! – Пётр встал. – Ребятки, мне пора. Может быть, найду спонсора! У меня есть тут один на примете. Запишусь к нему на приём. Уж очень высоко мужик забрался – к нефти причастен, а с душой! Он поможет и с амбалом.

– Мама, расскажи мне сказку! – попросила Аня, едва улеглись на матрас на полу, в этой единственной комнате не было кровати. – Мне никто никогда сказок не рассказывал.

Лизе сказки рассказывали по очереди и отец, и мать. Отец – о путешествиях и разных странах, мама – о волшебниках и зверушках. Она не помнила сказок, помнила ощущение праздника – добро всегда побеждает зло, главное – преодолеть в себе страх и слабость. Но уже давно, когда ехала в метро или шла гулять с Грифом, в ней красками и сценами рисовались истории. И сейчас она увидела испуганного ребёнка в заброшенном доме.

– Мальчик родился слабым и много раз умирал. Его плохо кормили, его били, у него не было игрушек и праздников.

Аня выпростала руку из-под своего одеяла и робко дотронулась до Лизиного плеча.

Лиза вздрогнула, продолжала чуть тише:

– Он часто лежал без сил и смотрел в потолок. Он ничего не знал об окружающем мире, кроме злой и грубой тётки, которая кричала ему – «гиря», «хомут на шее», «крест». Спросить, что значат эти слова, было не у кого, и мальчик просто собирал в себя их и в них играл. Они в нём крутились, повторялись и порождали слова другие, неизвестно откуда бравшиеся в нём, – «солнце», «трава», «время». Что-то в нём жило само, мелькали картинки, звучали песни, новые слова рисовали какие-то символы. Всё-таки он начал ходить. Иногда его волокли куда-то, где было много людей, много дыма и много бутылок.

Аня крепче прижалась к Лизе уже не только рукой, и боком.

– Мама, что дальше?

Но Лиза заткнулась. Да, она и не знала, что дальше.

– Я знаю, мама, что дальше, – шепчет Аня. – Он убежал от страшной тётки и нашёл свою маму, да?

«Да», – хочет сказать Лиза, и внутри это «да» звучит, а к Ане никак не прорывается – она сейчас становится матерью.

1

Распахнув утром дверь в свой кабинет, Алесь отшатнулся – в его кресле сидел Херувим. Сама поза, лицо, уткнувшееся в сцепленные руки, лежащие на столе, – неестественны. Спит? Умер?

Разбудить Херувима? Бежать за Варварой? Оставить всё как есть и ждать, что будет дальше.

– Помоги, Алесь!

Слова тоже не Херувима.

И смиренные эти слова схватывают морозом каждую клетку и каждую каплю крови.

– Ну, иди же ко мне! Почему стоишь у двери? – Херувим поднимает голову.

Это не Херувим. Щёки не привычно розовы – бледны и изрыты мелкими ямками, словно что-то острое вцеплялось в его плоть и оставляло следы. Губы не сочным красным бантиком – щель с сизыми обводами губ. Глаза тоже потеряли свой фиолетовый цвет – в них плеснули из грязной лужи, и из них сочится мутная пена, сейчас она затопит кабинет и мир.

Оборотень?!

Вурдалак?!

Он пил Анину кровь и расцвечен был Аниной кровью и молодостью.

– Помоги мне, Алесь! Найди Ваську. Я без неё помру. Найдёшь её, буду служить тебе всю жизнь. Почему ты не подойдёшь ко мне?

Подойдёшь, и Херувим вцепится острыми зубами в его шею и начнёт пить кровь его – вместо Аниной!

Но попятиться из кабинета и бежать Алесь тоже не может. Муть уже переплывает из глаз Херувима в его ноги, и Алесь тонет в её трясине всё глубже и глубже засасывается ею: немеет таз, и поясница, вот уже живота и лопаток он не чувствует.

– Моё слово – платиновое: не долларами, драгоценными металлами плачу. Они не обесценятся. Всю ночь, Алесь, катаюсь домой, снова сюда, и опять домой: вдруг на ступеньках притулилась? В «несчастные случаи» звоню. Срочно подай мне её! Косы у неё… грудь… знаешь, впадинка в паху…

Он заговаривается. Он сошёл с ума.

«Геннадий Сидорович», – Алесь хочет попросить уйти, а грязная муть уже опечатала рот.

Как сквозь вату, звонит телефон. Раз, третий. И его голос просит: «Оставьте, пожалуйста, сообщение». Сигнал переключения на ответчик и два слова: «Позвони. Коляш».

– Хто такой Коляш? Почему не знаю? – спрашивает Херувим и встаёт. И идёт к нему. И протягивает к нему руки и снова рвущимися слогами просит: – Помоги, Алесь! Спаси меня. Найди Ваську!

Бежать скорее, пока Херувим, вернее, Геннадий Сидорович тащится к нему по его просторному кабинету.

Избавлением – сзади – распахнувшаяся дверь и голос Варвары:

– Что здесь происходит? Ты почему застыл столбом? Ты что здесь делаешь, Геннадий Батькович? Мне доложили, ты на работу не являешься. – Варвара замолкает.

Она тоже видит Оборотня.

Казался Херувимом, потому что пил Анину кровь.

Но Варвара – не он, в ней зона распустила свои щупальца навечно, и она обходит Алеся и грубым голосом кричит:

– Мать твою, Генка, пошёл отсюда прочь! Что ты здесь околачиваешься, когда дел невпроворот? – Она закрывает Алеся от потока грязной мути, заливающей его кабинет, и Алесь приходит в себя. Бьёт себя по щекам и бьёт себя по груди.

Он – мужик, и он должен спасти от Геннадия Варвару. И он кричит, подхватывая интонацию Варвары:

– Мать твою, иди к себе! – А неожиданно зовёт голосом бабушки: «Господи!»

Он берёт Варвару за плечи и ведёт её к столу, к голосу Коляша, бьющегося световым миганием.

Геннадий вытекает из кабинета.

Хлопает дверь. Алесь кидается к мартовскому окну, настежь распахивает его: прочь, прочь, дух Оборотня, дух Вампира.