(Из сборника «Каникулы в Нигде»)

Джо Флетчер был обижен на весь мир. Говоря честно, и в лучшие времена его едва ли можно было назвать человеком выдержанным, спокойным, лишенным амбиций, но за последние дни с ним приключились изменения невероятные. Все началось с памятного вызова к шефу.

— Присаживайтесь поближе, — сказал тот своим самым елейно-ядовитым голосом, — вы знаете, как мы все вас ценим. Руководство всегда с удовольствием идет вам навстречу, и потому я думаю, что будущее ваше в фирме гарантировано.

Флетчер сразу почувствовал себя не в своей тарелке. В коридорах уже давно ходили слухи о том, что Галахер переводится в Европу и его место освобождается. По всем неписаным законам вожделенная должность должна была достаться ему, но после такого вступления в душу закрались сомнения.

— Благодарю вас, думаю, что могу, не кривя душой, сказать, что в последние годы я отдаю для процветания фирмы все силы… — У него даже голос сорвался от искренности.

— Да-да, поверьте, мы это знаем и ценим, но от вас потребуется немного терпения. — Флетчер заерзал и неожиданно почувствовал себя очень неловко. — По ряду причин ваше вполне заслуженное назначение руководителем группы пока что откладывается. Из деловых соображений, вы же знаете планы фирмы в отношении некоторых стран Африки? Так вот, высокие инстанции рекомендовали на это место Капрезона. Я думаю, что вы уже неплохо знакомы. Поверьте, я делал все, что мог, — быстро добавил шеф, наблюдая за изменениями лица собеседника, — но с руководством не поспоришь.

— Да, конечно, — через силу выдавил Флетчер.

Он механически ответил на несколько вопросов относительно последнего поручения, заверил, что все будет выполнено в срок и, как всегда, на высоком уровне. Собственные ноги неожиданно показались ватными, когда он выходил из кабинета.

Секретарша не то участливо, не то насмешливо взглянула на него. Профессионально-безразлично предложила кофе и спокойно встретила привычный вежливый отказ. Закрывая стеклянную дверь, он слышал, как она вызывала к шефу этого чертова новичка. А вот и он собственной персоной в безукоризненной белой сорочке — эбонитовый, лоснящийся Джошуа Мыгамба Кап-резон, с широченной улыбкой, словно у него 48 зубов.

Работа не шла. Вовсе ничего не получалось у Флет-чера в этот день. Зная за собой такую странность, он даже не пытался что-то придумать, благо рутинной, черновой, неблагодарной работы было более чем достаточно. Вот и сидел, отгородившись от всего мира монитором, не слушал сплетни коллег, не пытался перехватить их многозначительные взгляды… Он умел вкалывать, и сейчас доказывал это сам себе и всему неблагодарному миру. Кропотливо развязывая узелок за узелком, погрузился в суть решаемых проблем, даже не заметив, как опустел зал. Уже погасли лампы над большинством столов и раздавались голоса уборщиц, когда он поднял голову и неожиданно встретился взглядом с шефом. Тот многозначительно кивнул, показал на часы, мол уже рабочий день завершился.

Только поздно вечером, после выпуска новостей, он, устроившись на крошечном балкончике в старом плетеном кресле, дал волю чувствам. Едва слышно доносилась классическая музыка из окна той бледненькой молодой соседки, которая при случайных встречах бросала на него торопливые, трусливые взгляды и спешила куда-то со своей вечной скрипочкой и нотной папкой — бедолага!

События прожитого дня, загнанные усилием воли куда-то вглубь, в подсознание, теперь настигли его. Вновь слышал он лисий голос шефа и видел насмешливую улыбку Капрезона. Выскочка, нувориш, парвеню, homo novus… Будто напоказ выставленная, а потому еще более вызывающая несправедливость произошедшего сегодня и невысказанная обида глодали его, и рот наполнился горечью, будто он съел что-то до противности жирное, и теперь печень, жалуясь на свою несчастную долю, выказывает ему свое негодование.

Пришлось подниматься и идти за щелочной водой. Не включая свет, достал свой любимый, с толстым дном, высокий бокал, наполнил его спасительной влагой, убрал баллон обратно в холодильник и, неловко повернувшись, смахнул все на пол… Флетчер аж всхлипнул от огорчения и жалости к самому себе. Присел на корточки, собирая крупные осколки, да так и застыл на несколько минут, потом достал щетку и навел порядок.

Это был последний из тех трех бокалов, которые ему когда-то подарили. Первый треснул, когда он протирал его полотенцем, второй разбила… ну, в общем, сами понимаете, специально разбила эта… бывшая, и вот теперь — последний.

Пить пришлось из обычной чашки. Горечь во рту прошла, но осталась в душе. И едва слышимый Моцарт не приносил желанного умиротворения. Флетчер сидел под невидимыми в гигантском городе звездами. Один на крошечном балкончике, который только и можно позволить за свои скромные деньги. Ритмичными сполохами — отсветами рекламы — нервно пульсировала стена противоположного дома, словно жила своей жизнью. Замирал уличный шум. Из-за крыши соседнего дома выкатилась на немое городское небо тусклая Луна, и блеклой тенью по световой дорожке скользнул к маленькой жалкой фигуре на балконе едва различимый силуэт.

Некто простер над головой сидящего руку, сквозь которую ясно видны были отблески рекламы на глухой кирпичной стене и произнес нараспев: «Ты праведен в словах Твоих и победишь в суде Твоем»[28].

Джо Флетчер вздрогнув, проснулся. Легкий озноб заставил волоски на руках встать дыбом. Он зябко поежился, автоматически глянул на руку: ничего себе, почти полтора часа пролетели. Моцарт уже давно отзвучал, и окно соседки было темным, сиротливым и беззвучным. Аккуратно прикрыв дверь балкона, он быстро принял душ и юркнул в постель, пытаясь не возвращаться к печальным событиям, но прожитый день вновь прошел перед глазами. Флетчер явственно услышал вкрадчивый голос шефа и, проваливаясь в спасительное небытие сна, успел прошептать: «Чтоб ты онемел, старый лис…»

Сон принес облегчение. Происшедшее вчера словно отдалилось, но новый день спокойствия не сулил. Ближайшие перспективы и впрямь были безрадостными. Опять эти взгляды и этот шепоток. Все тот же элегантно-эбонитовый Капрезон, убирался бы к себе домой в… Он порылся в памяти, пытаясь припомнить, из какой страны свалился на его голову ненавистный и удачливый конкурент, и не смог. В общем, домой, в родную жаркую Африку.

После привычно безвкусного завтрака он отправился в офис. Утренняя поездка — не то событие, которое приносит умиротворение в душу. Скорее наоборот, это процесс, готовящий горожан к очередной жизненной схватке. Флетчер едва продирался к цели своего путешествия по предпоследнему ряду, когда, как раз перед супермаркетом, подрезая его, к тротуару свернула блестящая, новая BMW, да еще и вызывающе красного цвета.